— Тесновато тут, — шепчет Колесников, когда его плечо задевает шершавую стену.

— Да, не развернутся, — отвечаю.

Тоннель становится ниже. Приходится сгибаться, чтобы не стукнуться головой о своды. Воздух влажный, тяжёлый, будто мы идём не под землёй, а под водой.

— Это что, колодец впереди? — спрашивает Сашка, показывая на пятно влаги, расползающееся на земле.

— Скорее всего. Осторожно.

Мы переступаем через влажный участок, стараясь не подскользнуться. Ботинки уже все в грязи, шаги становятся ещё тише.

Тоннель делает резкий поворот. За ним — почти вертикальный спуск. Приходится цепляться руками за выступы в стенах, чтобы не соскользнуть вниз. В какой-то момент чувствую, как песок уходит из-под ног, но успеваю схватиться за камень.

— Ты там живой? — доносится сзади голос Колесникова.

— Живой, — отзываюсь, ощущая, как сердце грохочет в груди.

— Не хватало, чтобы ты тут остался. Кто ж тогда будет американца вытаскивать?

Внизу туннель сужается ещё сильнее. Теперь мы ползём почти на четвереньках. Земля мокрая, местами будто покрыта липкой глиной.

— Ну и маршрут, — ворчит Сашка. — Хоть бы предупредили, что за американцем надо в пещеру дракона лезть.

— Молчал бы лучше. И так дышать нечем.

Его голос становится тише. Мы делаем короткие остановки, чтобы прислушиваться. Шумно дышать здесь — как кричать в громкоговоритель. Любой звук может нас выдать.

Через час ползком мы выходим к развилке. Два хода — один уходит влево, второй — прямо.

— Что скажешь, командир? — шепчет Сашка, показывая на тоннели.

— Прямо. Влево, если ошибёмся, уже не вернёмся.

— А вдруг там короткий путь?

— Не, не рискуем. Пойдём прямо.

Тоннель продолжает вести вниз, иногда поднимается чуть выше, но общее направление остаётся одно — вглубь. Запах сырости сменяется чем-то едким, будто запах старых горючих веществ или затхлой ткани.

Сашка внезапно хватает меня за плечо.

— Стой. Слышишь?

Замираю. Прислушиваюсь. Где-то впереди, в глубине, доносится странный звук. Словно что-то перекатывается, скребётся по земле.

— Шум, — шепчет Колесников. — Либо камни, либо кто-то идёт.

— Приготовься.

Двигаемся дальше, ещё медленнее. Теперь каждое движение — борьба с собственными нервами. Где-то там нас может ждать ловушка, но и останавливаться нельзя. Мы слишком далеко зашли.

Тоннель наконец заканчивается. Перед нами углублённое помещение, стены которого выложены крупными, грубо обработанными камнями. Пол пыльный, в углу тускло светит фонарь на батарейках. Пахнет гарью и чем-то тухлым.

— Тихо, — шепчу Колесникову, поднимая руку.

Он кивает, зажимает автомат крепче. Мы двигаемся синхронно, шаг за шагом.

В дальнем углу слышится шорох. Там кто-то есть.

Человеческие фигуры, различимые в свете фонаря, вздрагивают, когда замечают нас. Один из них — худощавый молодой парень в традиционной одежде — афганец, с тонкими усиками и пылающими глазами. Рядом с ним — крепкий, светловолосый мужчина лет сорока, одетый в замызганную куртку и джинсы. Глаза у него широко раскрыты, как у загнанного зверя.

— Не двигаться! — кричу, направляя автомат. — Руки вверх!

Молодой моджахед резко дёргается за оружием, но Колесников в ту же секунду делает шаг вперёд, направляет дуло прямо ему в грудь.

— Осман! — взвизгивает блондин, хватая парня за руку. — No! Stop it!

— Умный какой, — буркает Сашка, прищуриваясь. — Значит, понимает, что зашевелишься — и пулю в лоб получишь.

Моджахед, которого американец назвал Османом, замирает. Глаза бегают, губы сжаты в тонкую линию, но руки он поднимает.

— Кто такой? — спрашиваю, переводя взгляд на блондина.

— I’m… I… Джеймс, — отвечает тот с заметным акцентом, заикаясь.

Колесников тихо хохочет.

— Ну что, Джеймс Бонд, добегался? — он делает шаг вперёд, усмехаясь.

— Я не… Бонд, — срывающимся голосом отвечает американец, дрожащими руками показывая на Османа. — He’s young! Don’t shoot him!

— Осман, значит? — Сашка переводит взгляд на молодого. — А ты, что, имперец? Из той самой Османской?

Парень ничего не понимает, но ощущает насмешку. Щёки его краснеют, и он бросает взгляд на Джеймса, будто спрашивая, что делать.

— Пошутить нельзя, — продолжает Колесников. — Молодёжь нынче серьёзная пошла.

Я хмыкаю, держа автомат наготове.