Это не проняло господина логгера.

– Поверь мне, ты не имеешь столько времени, чтобы быть способной разобраться с кораблем.

– Что ты имеешь в виду?

Ведо молчит.

Мы шагаем сквозь заросли хвойника по сухим опавшим иголкам, ковром застелившими всю обозримую поверхность. Я инстинктивно жмусь поближе к своему спутнику, непрестанно оглядываясь по сторонам и держа оружие наизготовку. В действительности, конечно же, у меня не было мыслей пристрелить Ведо. По крайней мере сейчас.

– А твои родители - они из правящей прослойки общества?
– спрашиваю я.

– Что?
– не понимает он, - Нет, с чего ты взяла?

– Ты сказал, что планета принадлежала им.

– Да, - соглашается Ведо, - по праву открытия. Они были своего рода авантюристами. Но Цея расположена слишком далеко от основных колоний, а у цивилизации Лиамеды нет недостатка в землях. Нерентабельно поддерживать колонию и на этой. Родители использовали систему Цеи как место своего уединения.

– Ты хочешь сказать, здесь больше нет людей?

– Надеюсь, что нет.

– Ну вы и подонки! Все сатурнианские государства глотки были бы готовы друг другу перегрызть, только бы заполучить в распоряжение хотя бы похожую по характеристикам планету. А тут - целый мир и принадлежит только двоим??

Ведо не отвечает. Он идет впереди, и я не вижу выражения его лица, но мне почему-то кажется, что его забавляет моя наивность.

В один момент заросли растений расступаются, и перед нами открывается равнина, большую часть которой занимает гладь водоема, весь берег которого зарос невысокой, но густой растительностью. В поросли у тропы зияет широкая брешь. Мы пробираемся через нее, проходим ближе к воде. Я вглядываюсь в ее толщу, пытаясь разглядеть, что она в себе таит.

На сатурнанских базах, конечно же, есть водоемы. Рукотворные, искусственные, как и все, что имеет наша цивилизация. Вода в них кристально прозрачна, как талый лед. А здесь у воды красноватый оттенок, и дно едва различимо. Однако я все равно не могу удержаться от восхищения.

По поверхности водоема вдоль берега разбросаны зеленые кляксы растений, напоминающих кувшинки, увенчанные желтыми цветами. Легкий ветер колышет их, а предзакатная Цея огненными искрами поджигает водную гладь. Будто мы в жерле вулкана, но лава не обжигает. Только природа может создать красоту, недоступную ни одному человеческому мастеру.

Ведо усаживается на один из прибрежных камней, наблюдает как я осторожно подхожу к самой кромке воды, держа плазматор так, словно вот-вот выстрелю - самое тихое на первый взгляд место все же не должно усыплять бдительность.

– Ты хочешь встретиться со своими родителями?
– спрашиваю я, убедившись, что видимой опасности в округе нет. Ведо как всегда темнит. Он ведь не упоминал своих родителей, когда несколько дней назад на Ишияк я расспрашивала его о семье.

– Нет, их нет в живых, - отвечает он.

– Соболезную твоей утрате, - я привычно складываю пальцы левой руки в скорбном жесте. Не особо при этом опечалившись.

– Не стоит. Это произошло много, очень много лет назад.

Он наклоняется, загребает несколько камушков и начинает кидать их в воду по одному. Камни отскакивают от водной поверхности, в несколько прыжков преодолевая значительную дистанцию, прежде чем затонуть. Смысл развлечения, судя по всему, как можно дольше не дать камешку уйти под воду.

Я тоже устраиваюсь на соседнем валуне и осторожно интересуюсь:

– Ведо, у тебя ведь есть план?

– Несомненно, - загадочно отвечает он, не сводя глаз с озера.

Его слова не прибавляют мне уверенности. Мы молчим какое-то время. Для себя я заключаю, что хотя и неплохо знать о намерениях моего спутника, главное, чтобы план был у меня самой. А он у меня есть. В общих чертах.

– Ты был ребенком? Ну, когда они умерли?

Мой спутник качает головой.

– Они не умерли. Вернее, отец погиб, да. А мать не захотела быть восстановленной без него.

– Восстановленной?

– Думаю, ты должна знать, что жизненный цикл у нас проходит не так, как у сатурнианцев.

Что ж, можно было ожидать.

– Ты уже спрашивала, что позволило лиамедской цивилизации продвинуться так далеко. Но это сложно объяснить без знания языка. Во многом мы еще сохраняем традиции, цепляемся за них, а язык позволяет это сделать… Это то, что мы называем aukulti taak.

– Драгоценный сосуд! Эти слова произносили те люди на вашем совете.