Зорге всегда гонял на умопомрачительной скорости, даже когда был трезв – что подтверждала и завороженная Смедли, и насмерть напуганный Клаузен. Его мотоцикл был одной из самых тяжелых и мощных моделей, существовавших на тот момент, – двухцилиндровый К-500 Zimdapp 1934 года, который Зорге купил два года назад у Клаузена. Этот зверь с двигателем 498 см[3] весил 180 килограммов и разгонялся до 120 км/ч. Пьяный и предоставленный самому себе, Зорге помчался на своем ревущем мотоцикле к Тораномону и свернул налево на узкую грунтовую дорожку у посольства США. Проехав мимо него, он потерял управление и с разгона врезался в каменную стену[2]. Услышав грохот, дежуривший у ворот полицейский поспешил на помощь. “Сюда, сюда!” – позвал Зорге. Несмотря на сломанную челюсть, он как-то умудрился попросить полицейского позвонить Ураху в “Империал”[3].

Урах вскоре приехал на место происшествия. Зорге первым делом попросил его: “Скажи Клаузену, чтобы он немедленно приехал!”[4] Ураху не могло не показаться странным, что Зорге просил позвонить не своей подруге и не кому-то в посольстве Германии, а просто знакомому, но просьбу выполнил. К тому моменту как Клаузен и его жена Анна приехали в американскую больницу святого Луки, Зорге был едва в сознании. Его левая рука была вывихнута, зубы выбиты ударом ручки мотоцикла, сломавшим ему челюсть и повредившим череп. Зорге прошептал Клаузену, чтобы он выставил в коридор всех врачей и медсестер, и, едва они остались наедине, из последних сил произнес: “Забери все из моих карманов!” – и потерял сознание.

В перепачканной кровью куртке Зорге Клаузен обнаружил документы, которые могли стоить жизни им обоим. Это было несколько незашифрованных разведдонесений, составленных по-английски и готовых к шифрованию, а также увесистая пачка американских долларов. Схватив компрометирующий материал и ключи от дома Зорге, Клаузен поспешил на улицу Нагасаки и лихорадочно бросился убирать все подозрительные бумаги, в том числе и дневник начальника. Спустя несколько минут после ухода Клаузена в больницу приехал Вайзе из информационного агентства DNB – вероятно, ему позвонил Урах, – чтобы спрятать вещи Зорге от полиции, на случай если она не устоит перед искушением обыскать его жилище и обнаружить там секретную информацию из посольства. Клаузен провел остаток ночи в ужасе, что полиция вот-вот нагрянет в его дом, где хранилось все его оборудование, а в стену была встроена антенна, и станет требовать объяснений, почему Зорге вызвал его в столь срочном порядке[5].

Безответственное поведение Зорге граничило с сумасбродством. Документы, находившиеся при нем, когда он в предрассветные часы пьяный разъезжал по улицам Токио, не только стоили бы ему карьеры разведчика и жизни, но спровоцировали бы и масштабную облаву, в ходе которой в руки полиции попали бы все его известные коллеги – в том числе его лучший агент Одзаки. Кроме того, разоблачение коммунистической агентуры, внедрившейся в посольство Германии и подобравшейся так близко к центру японского правительства, безусловно, укрепило бы позиции милитаристов в армии, отстаивавших необходимость нападения на СССР. Алкоголизм Зорге и его пагубная тяга к риску едва не подорвали безопасность Советского Союза, который он, по его словам, пытался защищать.

Риск был тем более безрассудным, учитывая, какого беспрецедентного доверия Зорге добился в посольстве Германии. После инцидента у моста Марко Поло посол Дирксен создал “исследовательскую группу”, состоявшую из Отта, Зорге и заместителя военного атташе майора Эрвина Шолля, для анализа эскалации войны в Китае. Группа занималась поиском информации о вооруженных силах Японии и их расположении. Официальное присутствие Зорге в круге избранных лиц посольства – имевшем дело с новейшей секретной информацией – вывело отношения резидента с Германией на новый уровень. Своему другу, журналисту Зорге, Отт мог передавать любые секретные данные за завтраком или за аперитивом, но его появление на формальных секретных встречах давало ему статус едва ли не официального члена руководства разведки Германии.

Очевидно, Отт доверял Зорге и полагался на предоставляемую политическую информацию о Японии, которую тот получал из чрезвычайно надежных источников. Но для того чтобы убедить Дирксена в необходимости включить Зорге в состав исследовательской группы, одного доверия Отта было мало. По-видимому, Дирксен уже принял как данность, что Зорге является тайным агентом Германии (этого же мнения придерживался и третий секретарь посольства Мейснер). Вероятно, этот статус закрепился за Зорге из-за секретных отчетов, которые он стал регулярно направлять в Берлин генералу Томасу.

Вскоре Зорге окажется еще более непосредственно вовлечен в официальную орбиту разведки Германии. Наглядное свидетельство высокой оценки Берлином его работы появилось в 2015 году: один из сотрудников букинистической лавки “Тамура Сотэн” в токийском районе Дзинботё обнаружил личное письмо, адресованное Зорге недавно назначенным министром иностранных дел нацистской Германии Иоахимом фон Риббентропом. В письме, датированном маем 1938 года, содержалось поздравление Зорге с его 42-летием (с некоторым опозданием) и похвалы за его “выдающийся вклад” в работу посольства в Токио. В письмо была вложена фотография Риббентропа с его подписью. В то время как относительно преданности агента Зорге Советскому Союзу никогда не возникало никаких вопросов, с 1937 года для немцев он фактически стал едва ли не столь же ценным офицером разведки, как и для русских.

Исследовательская группа посольства Германии регулярно получала отчеты военно-морского атташе капитана Веннекера и военно-воздушного атташе подполковника Немиза обо всем, что им удавалось узнать от своих японских коллег. В результате у Зорге появился доступ к подробным материалам относительно планов мобилизации Японии, ее техническому оснащению и военным объектам, расположению войск в Маньчжурии и Китае, боевым тактикам в Китае, передвижениям, авиации, механизации, офицерской подготовке, военным потерям и военной экономике страны. “Кроме того, когда в Китае происходило особенно важное сражение, в связи с этим проводилось подробное расследование, инцидент изучался, и отчет о нем отправлялся в Германию”, а Зорге отправлял свой – в Москву[6].