К счастью для Мясника, его старый Kampfkamerad (боевой товарищ) Гейдрих вмешался, избавив Мейзингера от грозившего ему военного трибунала и возможной казни. “Мейзингер слишком много знал”, – писал Шелленберг, очевидно ссылаясь на их давнюю совместную службу с Гейдрихом[11]. Чтобы спасти положение Мейзингера, был достигнут компромисс. С благословения Гейдриха и Шелленберга его отправили в посольство в Токио в качестве атташе по вопросам полиции. Полковника гестапо, словно опасную бациллу, отправили на восток на подводной лодке кригсмарине. Шелленбергу удалось найти человека, которому было по силам вести расследование против таинственного Зорге.

Прибыв в Японию в начале апреля 1941 года, Мейзингер, безусловно, произвел фурор. Как рассказывала одна немка в Токио, он казался столь “устрашающим, что у меня подкашивались ноги, когда я заходила к нему в кабинет”[12]. В посольстве поговаривали, будто бифштексы с кровью Мейзингер ест прямо руками. Официально он занимал должность офицера связи рейха с японскими спецслужбами. Но вскоре стали распространяться слухи, что его настоящая задача – выискивать внутри германского сообщества врагов Третьего рейха.

На приезд Мейзингера, представлявшего смертельную угрозу для его шпионской карьеры и жизни, Зорге отреагировал очень просто. При первой же возможности он пригласил этого устрашающего человека выпить с ним в Гиндзе. За пивом в отеле “Империал”, в “Ломейере”, “Золоте Рейна”, “Фледермаусе”, “Льве Гиндзы” и других излюбленных питейных заведениях Зорге прибегнул к своему старому трюку – как это было с Оттом, Веннекером, Шоллем, Мацки и прочими. Как и Зорге, Мейзингер был в Первой мировой войне рядовым пехотинцем в составе 230-й минометной роты Баварского саперного полка. Как и Зорге, он был ранен, награжден Железным крестом, получил чин унтер-офицера. Брутальное обаяние Зорге, его статус военного героя, знание злачных мест и высокой политики Токио не оставили Мейзингера равнодушным. К маю, по словам его немецкого коллеги-дипломата, гестаповцу уже “льстило, что Зорге не раз доблестно помогал ему опустошать запасы виски, даже несмотря на его постоянные подтрунивания над толстым Мейзингером”[13]. Прошло всего несколько недель после прибытия Мейзингера на подводной лодке в Токио, а Зорге уже обратил Варшавского мясника в своего нового собутыльника.

Нивелируя угрозу Мейзингера, Зорге попутно пытался разобраться в дипломатической головоломке: намерена ли Япония внять все более настойчивым просьбам Риббентропа о вступлении Токио в войну на стороне Германии. Пока что уговоры посла Отта с наглядными демонстрациями стратегии на песке не убеждали Коноэ и Генштаб Императорской армии в целесообразности наступления на Сингапур, – не потому, что они опасались осажденной Британии, а главным образом из-за нежелания враждовать с Америкой. “Германия была несколько разочарована позицией Японии после заключения трехстороннего альянса: она рассчитывала, что этот союз подтолкнет японцев к более агрессивному отношению к Соединенным Штатам и Британии, – докладывал Зорге в Москву. – Но Японию интересует только Индокитай и его включение в состав Великой восточноазиатской сферы сопроцветания… Таким образом, эта дипломатическая игра завершилась безусловной победой Японии”[14].

Риббентроп попытался форсировать ситуацию, пригласив в марте 1941 года министра иностранных дел Мацуоку в Берлин с официальным визитом. Визит вписывался в запутанную паутину дипломатии, которой Гитлер прикрывал подготовку к операции “Барбаросса”. Он уже твердо решил нанести удар по России. Тем не менее в конце 1940-го – начале 1941 года Берлин инициировал ряд дипломатических демаршей с целью скрыть истинные намерения Германии до момента готовности армии вторжения. Одним из таких демаршей было предложение Сталину разделить Балканы между СССР и Германией – успешная попытка ввести противника в заблуждение, позволившая Гитлеру выдать наращивание сил на Восточном фронте за армию вторжения, якобы готовившуюся к нападению на Югославию и Румынию. Вторым таким демаршем (как мы сейчас понимаем) было предложение о вступлении СССР в союз “оси”.

В рамках этого соглашения, которое в феврале 1941 года Молотов обсуждал с Гитлером и Риббентропом в Берлине, Советский Союз должен был подписаться под формулой трехстороннего пакта, признав “лидерство” Германии, Италии и Японии соответственно в Европе и Восточной Азии. Уже примкнувшие к “оси” державы, в свою очередь, признавали неприкосновенность советской территории. Все стороны соглашения обязывались не оказывать содействия противнику любого из участников пакта. В секретном протоколе содержались условия разделения сфер влияния за пределами Европы. Персидский залив и Индия должны были попасть в зону советского влияния, Японии отводился Тихоокеанский регион, Германии – Центральная Африка, а Италии – Северная Африка[15]. Несмотря на старания Молотова выдать эти переговоры за попытку Сталина выиграть время перед неизбежным наступлением Германии, на самом деле в течение нескольких месяцев в начале 1941 года Сталин, по-видимому, считал, что его заклятого врага в Берлине гораздо больше интересует господство в Европе и Африке, а вовсе не вторжение в СССР.

Мацуоке в этой постановке, по замыслу Германии, отводилась роль полезного простофили. Берлин ничего не сообщил японцам об операции “Барбаросса”. Германия также молчала о претензиях Сталина на территории японской сферы влияния – в частности, в Монголии и Индии – в качестве платы за его согласие примкнуть к державам “оси”. Гитлер добивался от Японии нападения именно на Сингапур, так как покушение на другие тихоокеанские территории, такие как бывший протекторат США Филиппины, могло втянуть в войну Америку. А Мацуока требовался ему непосредственно для оформления обманного соглашения со Сталиным до готовности “Барбароссы”.

К счастью для Москвы, Зорге был детально осведомлен о европейском визите Мацуоки благодаря другу Одзаки принцу Сайондзи, входившему в состав делегации посланника. Поначалу Сайондзи считал, что единственная задача министра – лично познакомиться с Гитлером, Риббентропом, Муссолини и Сталиным. Как конфиденциально сообщал Одзаки, “никаких потрясений мирового масштаба” во время визита Мацуоки не произойдет[16].

Однако оба – и Сайодзи, и Одзаки – ошибались. Мацуока добрался Транссибирским экспрессом до Москвы, где участвовал в кратких и любезных переговорах со Сталиным и Молотовым, в ходе которых прозвучала идея о заключении пакта о ненападении с Японией – на тех же условиях, что и подписанные двумя годами ранее договоренности с Гитлером. Рейх приветствовал Мацуоку в Берлине с невероятной помпой: его везли в открытом автомобиле по бульвару Унтер-ден-Линден под развевающимися флагами держав “оси”, а продолжительная аудиенция с Гитлером была организована в недавно возведенном здании рейхсканцелярии. Переговоры преимущественно состояли из разглагольствования Гитлера о коварстве Британии, из чего невозможно было ничего узнать о реальных планах Германии напасть на СССР. Однако, выразив свое восхищение Гитлеру, Мацуока лишь в общих словах заверил фюрера в намерении Японии в дальнейшем захватить Сингапур. После краткого визита к Муссолини в Рим Мацуока сел на поезд до Москвы, где Сталин ожидал заключения советско-японского пакта о ненападении.