В Москве Мацуока провел неделю. Согласно послевоенным рассказам Молотова, против японца применяли весь арсенал сталинских уловок, подкрепляя их внушительными количествами водки и шампанского, что вписывалось в пресловутую тактику вождя, требовавшую спаивать в ходе переговоров как друзей, так и врагов до мертвецкого состояния. Японии важно обеспечить отсутствие военных действий на северном фланге, утверждал Сталин, это даст возможность бросить императорские силы на завоевание Азии. Между строк отчетливо читалось, что Япония ничего не выиграет, если примкнет к Германии при возможном нападении на СССР. “Япония… сильно обиделась на Германию, и из их союза [с Берлином] ничего толком не получилось, – вспоминал Молотов в интервью 1979 года. – Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой”. Послу США в России Лоуренсу Стайнхардту Мацуока рассказывал, что 8 апреля и Гитлер и Риббентроп настаивали, чтобы он “подружился” с Советским Союзом[17].

На пятый день визита Мацуоки в Москву сталинская тактика использовать все средства убеждения привела к подписанию пакта о нейтралитете между СССР и Японией. Сталин устроил из этой новой дружбы целое представление. “В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание, – вспоминал Молотов. – Сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать”. Перед отъездом, потрясенный советским гостеприимством, Мацуока спел хором с Молотовым припев русской народной песни “Шумел камыш”. “Да, он еле стоял на ногах на вокзале, – вспоминал Молотов. – Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам”[18].

Как бы Сталину ни хотелось считать, что Мацуока попался на его уловки, на самом деле пакт о ненападении между Японией и СССР не был подкреплен ничем, кроме слов министра иностранных дел. И, вернувшись в Токио, 6 мая Мацуока немедленно заверил Отта, что этот пакт “не аннулировал трехстороннего соглашения”. Он также утверждал – проявив двуличие, характеризовавшее всю его карьеру, – что Япония на самом деле не будет сохранять нейтралитет в случае войны между Германией и СССР[19].

Тем не менее для германской дипломатии это был удар. Отт рассказал Зорге “без обиняков, что никогда не ожидал этого и что подобное соглашение о нейтралитете между Японией и Россией не сулит Германии ничего хорошего”[20]. Для Отта, Зорге, да и всего кабинета министров Японии решение Мацуоки стало полной неожиданностью. Однако в Токио внезапный пакт приветствовали общим одобрением. Коноэ лично встретился со своим министром иностранных дел на вокзале в Токио и сопроводил Мацуоку на прием в Императорский дворец. Генштаб Императорской армии также поддержал министра, несмотря на “недовольство и возражения” влиятельной группы генерала Араки, отстаивавшей интересы “оси”, рассказал Зорге Мияги[21].

Однако даже при наличии нового соглашения непредсказуемость политики японской армии с ее внутренними противоречиями при первых же перестановках во власти была чревата изменением отношения к Сталину. “Лично я не считал, что это соглашение гарантировало безопасность отношений между Россией и Японией”[22], – рассказывал потом Зорге следователям.

Москва тоже продолжала настороженно следить за любыми приготовлениями Японии к выступлению в северном направлении – против СССР. Центр поставил перед агентурой Рамзая задачу подробно расписать боевой порядок японской армии. С этим трудоемким заданием Одзаки и Мияги справились к началу мая. Результатом их трудов стала впечатляющая таблица – нарисованная, разумеется, художником агентуры, Мияги, – с невероятной точностью отображавшая количественный состав, оснащение и расположение всех 50 дивизий японской армии. На первых этапах войны в Тихом океане в 1942 году американцы были поражены, когда выяснилось, что наиболее достоверными данными о японском противнике обладают как раз их советские союзники – благодаря работе Зорге и его коллег[23].

“Если бы мы могли предсказать нападение Японии на Россию за два месяца до его начала, его можно было бы избежать путем дипломатических переговоров, – рассказывал впоследствии Зорге японцам. – Если бы мы могли предсказать его за месяц, то Россия могла сосредоточить у границы больше сил и в полной мере подготовиться к обороне. Если бы мы могли предупредить о наступлении за две недели, у России была бы, по крайней мере, возможность подготовиться к обороне на линии фронта. А если бы у нас была неделя, это помогло бы минимизировать потери”[24]. Абсолютно та же логика относилась и к гораздо более непосредственной угрозе – операции “Барбаросса”. Если бы Сталина можно было предупредить вовремя – точнее, если бы его можно было убедить поверить донесениям Зорге и других агентов о готовящемся нападении Германии, – то Советский Союз мог бы избежать массового кровопролития или даже полного разгрома.

Весной 1941 года регулярные военные курьеры, прибывавшие из Берлина по Транссибирской магистрали, привозили все новые слухи о приготовлениях Германии к войне. Эти офицеры были не просто почтальонами высшего ранга, – все они были военными специалистами, которые в рамках соглашения “оси” приезжали консультировать своих японских коллег по вопросам, касавшимся их сферы компетенции – танковых войск, корабельной артиллерии, тактики бомбометания и тому подобных. Японские военные, в свою очередь, делились своим профессиональным опытом. Большинство этих курьеров привозило Зорге рекомендательные письма от его старых друзей в Берлине – в том числе от полковника Мацки, посла Дирксена и даже Карла Хаусхофера. Для всех приезжавших Зорге неизменно проводил свою неподражаемую экскурсию по ночным заведениям Гиндзы, и, уже разогревшись, они обсуждали слухи о войне против России, а также полученные сведения о новинках японской военной техники.

В конце апреля 1941 года от нового главного военного атташе посольства, полковника Кречмера Зорге узнал, что тот получил из Берлина указания предупредить министерство обороны Японии о предстоящих “оборонительных мерах” Германии для противодействия предполагаемым скоплениям советских войск на восточной границе рейха. “Эти указания были очень подробными, и к ним прилагалась карта дислокации советских войск, – вспоминал Зорге в тюрьме. – Хотя нельзя было сказать точно, приведет эта ситуация к собственно боевым действиям, Германия провела невероятно масштабные приготовления… Я понял [со слов Кречмера], что решение о сохранении мира или начале войны зависело исключительно от воли Гитлера и никак не было связано с позицией России”[25].