“У меня мало знакомых японцев. Дай-ка подумать. – Зорге погрузился ненадолго в размышления, вышагивая по кабинету. – У меня есть друг, советник на Маньчжурской железной дороге”. Зорге убеждал Ханако, что Хоцуми Одзаки – добрый, умный человек, который мог бы составить ее счастье.

На следующей встрече с Одзаки – из-за очередной волны шпиономании она состоялась в доме Зорге – резидент как ни в чем не бывало сообщил своему лучшему агенту, что присмотрел для него прекрасную жену. Показательно, что из-за одержимости своей работой и человеческого равнодушия к коллегам Зорге, проработав с Одзаки двенадцать лет, ни разу не удосужился спросить, женат ли он. Одзаки же, в свою очередь, очевидно, никогда не считал Зорге столь близким другом, чтобы обсуждать с ним семейные дела. Показательно и то, что Зорге, судя по всему, даже в голову не приходило, что Одзаки или Ханако могут быть против его гениального плана.

“Оказывается, Одзаки-сан уже женат, – сообщил Зорге Ханако. – Жаль! Больше я никого не знаю”. Окинув взглядом свой стол, он почесал затылок и вернулся к работе[17].

Бывший корреспондент Volkiscber Beobachter принц Урлах, вернувшийся ненадолго в Токио с новым заданием, рассказывал еще более неприглядную историю. В интервью журналу Der Spiegel в 1951 году Урах утверждал, будто Зорге пытался “продать” ему Ханако, с которой у него якобы все кончено[18]. Версия Ханако разительно отличается от рассказа Ураха. По ее словам, беседуя с Зорге, Урах предлагал увезти Ханако с собой в Германию, но Зорге отказался, заявив, что без нее ему “придется трудно”[19]. Вероятнее же, что Урах, часто во время своей предыдущей командировки в Токио допекавший Зорге, “лапая” Ханако, просто был все еще безответно влюблен в хорошенькую любовницу разведчика. Как бы то ни было, обе экстравагантные попытки Зорге передать Ханако с рук на руки – сперва своему лучшему агенту, а потом корреспонденту нацистской газеты – провалились. Если бы Зорге скрылся во время поездки в Китай, Ханако была бы обречена на одиночество, неся на себе клеймо любовницы иностранца и шпиона.

Пошатнувшееся душевное здоровье Зорге не осталось незамеченным и в посольстве. Отт был серьезно встревожен беспробудным пьянством Зорге и – переживая как за свое положение, так и за благополучие друга – признался Ураху, что опасается скандала. До посла дошли слухи по меньшей мере о двух авариях, когда пьяный Зорге врезался на своем “датсуне” в телеграфные столбы, и о его перебранках и даже драках с местными нацистами.

“Надо что-то делать с Зорге, – говорил Отт Ураху (со слов последнего). – Он пьянствует, как никогда раньше, и довел себя до нервного срыва… Само собой, я больше всего беспокоюсь о репутации посольства”. У Отта “было какое-то дурное предчувствие”, и он попросил Ураха попытаться уговорить их общего друга вернуться в начале июня в Германию. Как в конфиденциальном порядке уточнил посол, это будет последний шанс проехать через СССР до начала военных действий. Отт предложил использовать собственное влияние, чтобы обеспечить Зорге “в Берлине хорошее место в прессе”. Хорошо зная своего друга, ради успеха предприятия Отт даже выдал Ураху виски[20].

Урах, зная, что Зорге не скрывает своих антинацистских взглядов, почти не рассчитывал на успех при попытке уговорить своего приятеля вернуться в рейх. “Вернувшись, он бы стал просто заурядным журналистом, а тут он был Зорге, человек в гуще событий, – вспоминал Урах. – Что могло заинтересовать его в «Германии, превратившейся в огромный концлагерь»?” Отт очень расстроился, когда Урах доложил о своем фиаско. Но когда Урах предложил Отту как “близкому другу” Зорге самому попытаться уговорить его, тот отказался. Он также не рассматривал возможности приказать ему вернуться в Берлин. “Так нельзя, – говорил Отт. – Мы же друзья!” [21] Если бы Отт не так робел в отношении личного кризиса Зорге и настоял на возвращении Зорге в Германию – возможно, с этим приказом не стал бы спорить даже московский Е(ентр, – он бы мог спасти жизнь своего друга.

В четверг 15 мая Зорге заглянул к Гельме Отт после привычной встречи за завтраком с ее мужем в резиденции посла. Когда он проходил по коридору, из гостиной вышла высокая белокурая немка. Очевидно, она гостила в доме Оттов. В воздухе повисло неловкое молчание, пока не появилась Гельма и не познакомила их. “Ах да, вы же не знакомы. Зорге – госпожа Харих-Шнайдер”.

Маргарета – или Эта, как она просила ее называть, – только что приехала в Токио, оставив двух дочерей с родственниками в Германии. Она была знаменитой клавесинисткой, рецензии на ее концерты часто появлялись на культурной странице Frankfurter Zeitung. “Небезызвестное имя”, – заметил Зорге, подчеркнуто учтиво поклонившись. Он обменялся с дамами парой слов и быстро попрощался.

В интервью 1982 года Эта вспоминала, что ее сразу же заинтриговало его незаурядное, изрезанное морщинами лицо и внимательные темно-голубые глаза. Ей показалось, что в Зорге было что-то демоническое.

“Кто этот интересный мужчина?” – спросила она хозяйку дома.

“Журналист – из Frankfurter Zeitung", – ответила Гельма. Она явно обратила внимание на пробежавшую между Этой и Зорге искру, немедленно добавив, что “женщины его не интересуют”[22].

Так начался последний – и самый бурный – роман Зорге за всю его карьеру в Токио.

За несколько дней до 20 мая 1941 года[23] Зорге сел на борт самолета авиакомпании Japan Air Transport, ежедневно в 6:30 вылетавшего из токийского аэропорта Ханэдо в Шанхай через Осаку и Фукуоку. О Шанхае у Зорге сохранились хорошие воспоминания. Здесь он полюбил Азию и создал свою первую агентуру. Немецкая колония в Шанхае горячо приветствовала Зорге как корреспондента известной газеты. Руководитель местной редакции Германского информационного бюро устроил в его честь ужин. Молодой дипломат Эрвин Викерт позвал Зорге на чай к себе домой и вспоминал, как тот самозабвенно флиртовал с его молодой женой[24]. Вооружившись рекомендательными письмами от Отта, Зорге побывал у высокопоставленных японских чиновников в Шанхае, в том числе у генерального консула Японии, атташе по военным и военно-морским вопросам, а также встретился со многими старыми китайскими знакомыми.

“Около 90 % [японцев] выступали категорически против мирных переговоров, заявляя, что, если Коноэ и Мацуока настоят на них, их ожидает отчаянное сопротивление, – рассказывал Зорге следователям. – У меня сложилось впечатление, что переговоры между Японией и США [по мирному урегулированию в Китае] обречены на провал”[25]. Зорге доложил о результатах своей работы Отту, использовав сверхсекретную военную шифровальную книгу, которую ему дал посол, – явное свидетельство, что сам Отт не догадывался ни о подозрениях Шелленберга, ни о порученной Мейзингеру проверке благонадежности Зорге.