Где-то далеко впереди, за бесконечными сухими барханами, — новый источник. Он — алый, кипящий, пенный как бурное море. Горячий как глинтвейн на восточных травах.

Нужно только дотащиться. Доплыть среди соленых песков под черным парусом.

А когда вода вновь мгновенно иссякнет — отыскать средь пересохших песков еще…

Тихое море — цвета бирюзы, а тугие паруса у корабля — алые. Во всю широкую стену. И Анжелика не плывет на нем, а просто наблюдает. С мягкой кровати, с белоснежных льняных простыней, под пушистым одеялом. Почти как дома.

И… нет ни факелов, ни свечей, но видит бывшая аббатиса прекрасно.

А пить и впрямь охота, но не до безумного бреда.

Странно. Первые годы в скучном монастыре пленная Анж страдала в обществе книг. А потом научилась любопытству исследователя и созерцателя. Раз своей жизни больше нет — почему не понаблюдать за чужой?

Теперь Анжелика умудрилась наблюдать вновь — уже за собственной судьбой. Отстраненно — как и подобает аккуратному исследователю и наблюдателю.

Анж умерла и воскресла. И теперь очнулась где-то глубоко под землей. Это не могила и даже не склеп.

Очнулась по-настоящему — впервые. Прежде был какой-то бредовый сон. Пересохшее горло и кровавый туман в глазах. Всё время хотелось пить. И никак не удавалось проснуться.

И отчетливо помнится, какого цвета и вкуса была та вода.

Сегодня Анжелика наконец проснулась — в просто обставленной комнате. Только окон здесь нет. Есть фальшивая портьера в темно-синих тонах. Скрывает такую же плотную стену. Только не синюю, а обитую бирюзовым шелком. В цвет тихого моря. Когда по его безопасной глади легко скользить любому кораблю.

И можно не сомневаться, что за напиток ждет гостью в хрустальном графине. Пряный запах не спутать с красным вином. Или с терпким горячим глинтвейном. Особенно при нынешнем обонянии.

Может, будь кровь живой, Анж и лишилась бы остатков воли и манер. А так — просто легкая дрожь. Учись держать себя в руках. Не превращайся в дикое животное. И не кидайся на еду и питье с безумными глазами. Разве это настолько труднее, чем сохранить рассудок в монастыре? Даже в благожелательном и полном книг. Так заботливо подобранном папой.

Сколько часов длился кровавый кошмар? Неверно, Анжелика. Сколько дней?

Плывет по бирюзовому морю легкий корабль с алым парусом. По ломким, благодушным волнам. Рука какой искусной вышивальщицы пустила его в дальний путь? Она была счастлива, растила любимых детей… или глотала горькие слезы в очередном аббатстве? Там всегда полно времени. А книг прежде было много меньше. Особенно интересных.

Впрочем, с собственными детьми Анжелика простилась еще десять лет назад. С тем, что вовсе не рожать, — лучше, чем растить на корм Змее.

А пить нужно не из горла, а из вот этого изящного хрустального бокала. Даже если руки дрожат, как у старого пропойцы.

Анжелика, не позорься. Кто тут благовоспитанная графская дочь с безупречными манерами? Ну, с почти безупречными.

А кто — смиренная служительница Творца?

Анж медленными глотками осушила бокал мидантийского хрусталя. И еще один. И еще.

Пока графин не опустел. Но всё — маленькими глотками.

Нет ли еще одного? Прежде у Анжелики был нормальный аппетит, теперь… тоже.

Нет, еще одного не оставили. Значит, обойдешься. Держи себя в руках.

Вряд ли уже вернется бредовая жажда… но всё же сколько дней и ночей Анж была бесчувственным животным? Просто голодным зверем.

Легкое голубое платье (кто переодевал Анжелику?) измялось изрядно. Нет ли чего другого? А заодно и обуться?

В углу пристроился сундук. В таких хранят бабушкину рухлядь и дедушкины потертые пиратские карты. Под стать бирюзовому морю и парусам. Старый, увесистый, неподъемный… наверное, нынешняя Анж его швырнет легко и далеко. Играючи.

Есть платья — целых три. И довольно изящные туфли нашлись. Прямо наряд для Принцессы-Босоножки из сказок. Добрая фея позаботилась.

Вот это… тоже голубое — в самый раз. Под цвет темных волос и черных… алых глаз.

Пора отсюда выйти. Прежде говорили, что корабли вышивать нельзя — покинешь этот дом. Уплывешь на всех парусах.

Наверное, всё же это чудо сотворила монахиня.

Заперто. Сломать такую с виду домашнюю дверь вовсе не трудно — с нынешними-то силами. Но зачем? Анж ведь уже не безумна.