Лобо зашёл в утлую прихожую, стараясь не выдать отвращения. Согбенный анатом в кожаном фартуке отошёл от конторки и пригласил обоих войти в секционный зал. В его голосе блеял старческий барашек.

– Порекомендовал бы закурить, уважаемые господа, – поправил он треснутые очки, державшиеся на шнурке, – в помещении есть ещё тела, не все из них сохранны.

– Не курю, – упрямо отрезал Лобо.

Феликс глянул холодно. Щёлкнул крышкой портсигара.

– Ну, значит, будете блевать вон в то ведро с потрохами, если вам такое нравится. Вонища в моём логове – хоть топор вешай, так яснее? – раздражённо обронил Раус.

Перестраховаться было нелишне. Лобо всё-таки принял самокрутку Феликса и заметил, что у того в портсигаре их всего две. Коронер, видно, тоже не курил.

В металлическом поддоне, как карп, готовый к разделке, лежал Гиль Амьеро. Вместо красных жабр на его шее алел порез.

– Поглядите сюда, – Раус жестом подозвал офицеров. – Вскрыли яремную вену, рассекли все эти мышцы. Надо быть очень сильным, чтобы нанести такую рану с одного удара. И орудие должно быть острым.

У капитана от кислой вони заслезились глаза. Без самокрутки, добросовестно дымившей у него в зубах, он бы вовсе вдохнуть не смог. А ещё этот ссохшийся мёртвый старикашка…

– Инкриз хоть и мелкий, – просипел он, дабы занять себя чем-то кроме рвотных спазмов, – но, думаю, он ловкий проныра. Кто знает, насколько он силён?

– Я говорю «орудие», потому что сомневаюсь, нож ли тут поработал. Раны от лезвий имеют специфическую форму, – постучал Раус ланцетом по краям пореза, – здесь тоже явный вход и выход, ровные края, но гортань вскрыта так, будто было некое ограничение глубины. Вряд ли это случайность.

– Что нам даст такое наблюдение? – поднял глаза Феликс.

– Понятия не имею, моё дело – сообщить. В документах я всё подробно зафиксировал. Где-то я такое видел, но нынче уже не вспомню, где.

– Если придёт на ум, ты же мне сообщишь, Раус? – вкрадчиво спросил коронер.

– Да, не беспокойся. Но не могу ничего обещать.

– Не знаю ещё, где и когда мы окажемся, но дам знать по телеграфу.

Лобо мечтательно усмехнулся. Мысленно он уже раздувал искры от огнива, и к первым всполохам походного костра слетались мотыльки.

Шатёр из тряпок получился что надо. Они чуть пахли кошачьей шерстью и пылью, но были чистыми, и кое-где даже проглядывал рисунок в виде смешных жёлтых звёзд. Света из прорех хватало, чтобы в очередной раз перечитывать книгу. Жить в большой бродячей семье довольно весело, но иногда хочется побыть одному, вот и приходят на ум разные шалаши и домики, какие делают маленькие дети.

Вёх залез с ногами в своё старое хромое кресло, задёрнул ткань и и затаился. Ветерок трепал стенки его убежища, дождь надоедливо стучался в металлическую крышу контейнера. В такую погоду делать абсолютно нечего. Ослепительно серый день, запах мокрой золы от погасших костров, и все по своим норам. Соседи поговаривали, что вот-вот погода пойдёт на лад и ярмарке ничто не угрожает, но пока небо и не думало проясняться.

В позвоночнике гнездилась тупая боль, не давая сесть спокойно. Ох, не стоило делать тот трюк без разминки! Всё-таки вчера в «Чертовнике» он обжёгся факелом, хоть и не подал виду на публике. В намотке затесалась какая-то химия, которая стала с фырканьем ронять раскалённые капли, парочка упала на предплечье. Спасибо хоть не спалил весь бар.

– Опять я тебя обжёг, Змеёныш, – он потрогал розоватый след на коже.

Как и многие артисты, Вёх имел второго себя, в которого воплощался на сцене. От обычной роли эта маленькая личность отличалась тем, что выдумал её Вёх сам, за годы слился с ней и не мог теперь точно сказать, где настоящий он: бесстрашный факир по имени Наг или тот, кто уже полсуток плесневел на своём матрасе, а проснувшись, забился среди хлама – читать и зализывать ссадины. Кроме того, он, совершенно точно, являлся Змеёнышем и эту домашнюю кличку, как и все прочие, заработал честно.

Внезапно на пороге контейнера появилась Вакса. Вёх замер. Она его не заметила. Гибкая, сильная гимнастка снова чуть набрала в весе, тёмное старое трико сидело на ней как влитое, плечи округлились.

– Фу, Наг, какая тебе «сочная»? – едва шевеля губами, возмутился Вёх навязчивому голосу в своей голове. – Словечко из тех журналов со слипшимися страницами. Проваливай назад, откуда выполз, пока не наплёл ничего вслух. Или поди ей в глаза скажи и получи кочергой по колену. Ты сегодня выходной. Не вылезай.

Наг погрозил хвостом, но промолчал.

В круглой прорехе полога неподвижная Вакса казалась маленьким угольным портретом, который зачем-то повесил в своём балдахине Вёх. Белила въелись ей в кожу, и ни загара, ни румянца сквозь них не пробивалось в холодном свете.

Вакса оставалась просто Ваксой и дома, и на подмостках. Несмотря на то, что они с детства жили под одной крышей, Вёх знал о ней мало, но не сильно жалел о том и общаться больше необходимого не пытался. Вот так начнёшь говорить за жизнь, и у тебя спросят лишнего. А она спросит уже через минуту самое скабрезное, а потом будет хохотать, как ведьма под осиной. Вакса и чувство такта существовали в разных вселенных. Правда, что-то в ней изменилось за считанные дни, но Вёх не уловил, откуда дует ветер.