В тоннеле выключается свет. Включаются фантазии. Мы одни в купе, отгородились от прохода занавеской. Пейзаж движется, а мы нет, мы заняты чем-то личным на публике. Ткань занавески, как ткань твоего пальто. Оно приснилось мне вчера, твое пальто, но в нем был кто-то другой, а может быть, никто. Я не видела твоего лица, и твой затылок мог тоже принадлежать не тебе, но я держала тебя за руку, и на ощупь она казалась совсем как в жизни, когда я коснулась кончиков твоих пальцев, и в моем сне мы гуляли по городу вместе, как это бывало раньше.

По коридору мужчина везет тележку с кофе. Он остановился снаружи и звонит в колокольчик, чтобы привлечь внимание, — так жизнерадостно и так музыкально. В Англии продавцы кофе обязаны спрашивать каждого пассажира лично, не желает ли он или она чаю или кофе, но этот колокольчик, такой звонкий, такой задорный, — ай да помощник — прикреплен к боковой стенке тележки, которая очень аккуратно заполнена, упаковки плотно прилегают друг к другу — натертый до блеска паркет из шоколадных плиток.

Ах, вещи — вещи такие красивые!

Любовь не интересуют предметы. Любовь не материалистична, революционна, анархична, но безжалостна. В шаге от любви, от скорби — второстепенные удовольствия: сначала чашка кофе, затем еда, затем одежда. После шторма, после крушения предметы выносит на берег — тот факт, что они уцелели, придает им важности. На солнце они кажутся обновленными, но по сути соленая вода просто смыла с них грязь. Они выглядят новыми, но они никуда не пропадали, всё время были здесь, означая ровно то же, что до катастрофы. Знать это полезно. Хитрость в том, чтобы освободить предметы от воспоминаний.

Наша первая ссора случилась из-за помады Диор.

Я купила тюбик помады Диор.

Ты написал: Как это поможет революции?

Я написала: Помада Диор правда красивее прочих. Ее цена выше, но все-таки она не намного дороже других, не таких красивых помад, а из-за того, что ее оттенок так тщательно продуман, она становится еще красивее.

Я говорила, что революция с помадой Диор на губах возможна, ты — что нет.

В то время я работала на благо революции в палаточном городке, под дождем, с накрашенными помадой Диор губами, а ты был дома или в отъезде, ты не работал на благо революции, по крайней мере не напрямую, но и помадой Диор твои губы накрашены не были, что могло или не могло быть революционным жестом.

«У меня есть знакомые, которые создают красивые вещи, — сказала я, — и они делают это не ради денег. Они просто хотят создавать красивые вещи».

Люди продолжают заходить в вагон, заполняя его практически до отказа. Входит немецкая пара лет пятидесяти (шестидесяти?) и поднимает шум из-за того, кто где сидит, чего не делал никто, хотя мы все сидим не на своих местах. Они показывают нам билеты, на них номера кресел. Девушка с туристическим рюкзаком вынуждена уйти. Мы все смотрим в пол и куда-то в сторону. Купе усиливает товарищеский дух, каким бы он ни был.

Чувство, подступившее, пока я смотрела в окно, оказалось отчаянием. В этом состоянии я не могла создавать красивые вещи или делать вещи красивыми. Я не то чтобы вдруг перестала видеть красоту вещей, просто красота перестала меня заботить, и еще меньше меня интересовали вещи. Однажды я испортила свою любимую куртку, потому что, не заботясь ни о чем, вляпалась в свежую краску. Теперь по всей спине идет широкая белая полоса, и хотя я ее оттирала, частицы краски вплетены в узор навечно. Влюбленная, я была беззаботной. Я ни о чем не заботилась. Портила вещи, которые нельзя починить.

Однажды, гуляя по городским улицам, мы зашли в магазин, в сетевой магазин — дешевый, всё для всех, в нем продавали и мужскую одежду, и женские бикини. Ты примерил рубашку: «Стоит взять?»

Я ответила: «Не знаю, она тебе нужна?» На секунду в промежутке между шторками примерочной я увидела между рубашкой и джинсами то, чего желала. Но всего лишь на мгновение. Не знаю, ожидал ли ты от меня большего энтузиазма насчет рубашки, потому что мои губы были накрашены помадой Диор. Не знаю, хотел ли ты, чтобы я похвалила рубашку или чтобы я поддержала твое желание что-то купить, но почему-то ты разочаровался и во мне, и в рубашке, и мы вышли из магазина, а когда вернулись позже, чтобы все-таки ее купить, ее уже не было.

Почему люди продолжают создавать красивые вещи? Мне показалось, ты хотел сказать: зачем тратить время на думы о платьях или пляжах, когда можно бесконечно цепляться к мелочам. Чего ради красить губы помадой или носить бикини? Красота — это слишком легко, думал ты: легко понять, что красиво, а значит, и создавать красивое должно быть просто, так просто, что оно кажется неправдоподобным, как те женщины в журналах, работающие сверхурочно, чтобы выглядеть так, будто они на отдыхе. Думал ли ты, что правда уродлива?