Шрифт:
Боги здесь так близки со смертными, и богини оказываются брошенными ради какой-то девчонки. Они не похожи на римских богов, у которых можно что-то попросить: греческие боги требуют у своих почитателей. Единственная разница между ними и людьми в том, что они за главных, мы — нет.
«Голуби, — он показывает на птиц на площади, — грязные птицы».
Теперь на площади всё грязное.
«А как же другие, — говорю я, — горлицы? Кольчатые горлицы. У нас таких нет». У горлицы красновато-коричневое оперение, ее тельце продолговатее и меньше, чем у голубей в Англии, с белым кольцом вокруг шеи. Это точно кольчатые горлицы? Это словосочетание я знаю. Древние греки считали, что у богов есть свой язык. Что они называли вещи правильно. Я соединяю слово с тем, что вижу. Я буду рада, если они совпадут.
«Да, — говорит он, не глядя на птиц. — Эти у нас тоже есть».
Он говорит: «Я жил в Болтоне, в Манчестере. В Англии люди не такие открытые, и после полуночи всё закрыто».
Я говорю: «У вас очень хороший английский. Вы там работали?»
Он говорит: «Я был женат на англичанке. Есть дочь. Ей двадцать. Она иногда сюда приезжает».
«А сейчас вы женаты?»
Он отвечает: «Нет. Я не отхожу от традиций. Одного раза достаточно». Он говорит: «Зачем ты пришла в этот бар?»
Горлицы поднимаются над площадью сквозь заросли электропроводов.
Прочь от меня!
Мы были в баре, совсем как этот, маленьком, как чья-то гостиная, только в другом городе, и сумерки наступили рано, продлив наш поход по барам. Вошла девушка, с мужчиной — он был старше, — и они сели за соседний столик. Ты сказал: «Она симпатичная, но послушай ее». Ты сказал: «Представь, проснуться рядом с этим». Я сидела там с тобой, как напарница.
«Сколько ей, — спросил ты, — восемнадцать? Как думаешь, она студентка?» «Двадцать пять», — сказала я. Ты не видел броню ее опыта. Я видела.
Дверь бара открывалась не только внутрь, но и наружу: вперед, назад. Туда-сюда. Она бы и во время секса кричала этим голосом? Раздражало бы тебя это тогда или только на утро?
Девушка с незакрывающимся ртом{38}.
Ты можешь гнаться за своим желанием и, не способный к нему прикоснуться, можешь с ним покончить. Если ты бог, ты можешь превратить плоть в дерево, в траву, в золото, но — берегись, Мидас! — срежь тростник, и даже природа тебя осудит. Немногие девушки умеют держать рот на замке, и в этом мы максимально природны, кроме тех случаев, когда нет.
Почему я осталась с тобой в том баре? Почему не ушла? Потому что, открыв свой рот как двери, я сделала наш разговор своим домом. Диалог эротичен, даже когда не является таковым. Если я хочу жить дальше, я должна с кем-то разговаривать, и разговор должен длиться.
Горлицы кружат и устраиваются в другой части площади. Христос пытается поймать и наконец ловит мой взгляд.
«Где ты остановилась?»
«Около вокзала».
«Там небезопасно, — говорит он. — Тебе нужно быть осторожной».
Он хочет, чтобы я была в безопасности; он говорит мне, что я в опасности. Я не собиралась пить два пива. Он покупает мне третье. Пью из вежливости. Начинаю чувствовать себя небезопасно рядом с ним. Начинаю пьянеть. К нашему столу подходят двое мужчин. Они говорят по-гречески, потом он, видимо, их прогоняет. На них тоже спортивные костюмы и золотые цепочки, золото Мидаса. Не получается так же, как с кольчатыми горлицами: я не могу подобрать слова, чтобы описать, как они выглядят, — или я могла бы, но не хочу ошибиться в переводе. Христос уже сказал мне быть начеку, но как туристка я не могу оценить их облик достаточно точно, чтобы понять.
Христос говорит: «Ты уезжаешь завтра? Приходи выпить со мной позже, последний бокальчик в Афинах, я дам тебе свой номер. Есть тут один клуб. Там очень приятно, очень чистые напитки».
Христос берет мой блокнот, находит страницу. Его цепи звенят: я ослепла. Небо уже черное. Он записывает номер. Он смотрит на меня, мне в глаза.
Он не отдает мне блокнот. Я не говорю да. Я не говорю нет.
(Ничего не говори: говорить — значит быть наказанной: помни об Эхо, помни о Тиресии.)
Он держит мой блокнот в руках и смотрит на меня.
Затем с силой вдавливает его мне в ладонь.
«А теперь, — говорит он, — возвращайся в Плаку, там ты будешь в безопасности».
Пространство x время. В каждом городе я трачу вечер на прибытие, день — на знакомство с городом, утро — на отъезд или подготовку к отъезду. Если между вторым и четвертым действием — утром отправления — умещается дополнительный день, я начинаю связывать отдельные части города, хожу между ними пешком вместо того, чтобы ездить на автобусе или метро. Сегодня я уезжаю. Не могу отойти далеко от своего хостела. Иду к вокзалу, нервничаю перед отъездом, не могу сосредоточиться на городе — уже высматриваю следующий.