— Подождите! Подождите! — A-и в обнимку с керамическим кувшином для вина плюхнулась на последнее свободное место.

Поу-чяй ловко прошмыгнул между кораблями, не замечая любопытных детей и собак. Пристань напоминала гору мусора, прибитого приливом: крысиное гнездо из досок, сломанных ящиков и бамбука, провисшее под тяжестью зевак. Толпа расступилась ровно настолько, чтобы сквозь них протиснулся седовласый мужчина в зеленом халате.

— Это тот друг, про которого ты говорил? — спросила я капитана. — Как его зовут?

Ченг Ят пожал плечами.

— Он здесь большой человек. Все зовут его Тунгхой Пат. — Можешь звать его Одиннадцатипалый, — встрял Поу-чяй.

Впервые я видела, чтобы Ченг Ят сердился на своего любимчика.

— Не смей так говорить!

Поу-чяй привязал трос. Человек в зеленом халате бросился вперед.

— Ого! У нас тут осы налетели!

Ченг Ят прыгнул на причал и обнялся с мужчиной. Теперь я поняла, откуда взялось прозвище: на левой руке у Одиннадцатипалого был лишний мизинец.

Мы поплелись за Тунгхой Патом и Ченг Ятом по лабиринту закоулков, пока не добрались до харчевни над узким каналом, в котором отражались только что зажженные фонари. By Сэк-йи уже ждал внутри. A-и жестом пригласила меня к столу, и сидевшие за ним три молодые женщины — как я поняла, жены By — захихикали при моем приближении.

— Значит, ты…

— Тс-с! Пусть сама представится!

— Ха-ха-ха! Она слишком хорошенькая, чтобы сидеть с нами, простыми деревенскими девчонками!

Мой восторг от встречи с другими женщинами, занимающими такое же положение, быстро испарился, поскольку они без умолку болтали о шпильках, мазях и незнакомых мне двоюродных братьях. Еда была гораздо интереснее. Две маленькие девочки и хозяйка харчевни метались туда-сюда из кухни, вынося блюда с цзяоцзы [41] , дымящиеся тарелки с рыбой, свининой и рисом. Под окнами скользили плоты с фонарями, покачивающимися на шестах. Просто рай после бессчетного количества дней, проведенных нами в море.

Все новые и новые мужчины присоединялись к пиршеству, каждый приветствовал Тунгхой Пата громче предыдущего. Я не могла расслышать ни слова из того, что они обсуждали с Ченг Ятом, но беседующие постоянно посматривали в мою сторону, красноречиво намекая, что, помимо прочего, говорят и обо мне. Взгляд Тунгхой Пата показался скорее оценивающим, чем дружелюбным, а на вид он был грубым человеком с кривой ухмылкой и глубокими морщинами на лице.

Подали последнее блюдо; мужчины теперь налегали на вино, их голоса становились все громче и громче. A-и изобразила зевок и похлопала меня по плечу.

— Ну все, понеслось. Знаешь, как говорят: собака лучше друг, чем человек, потому что собаки машут хвостом, а не языками. — Она жестом дала понять, что нам пора. Жены By Сэк-йи захихикали и попрощались.

Когда я подошла к двери, Ченг Ят сделал вдруг странную вещь: он улыбнулся и помахал мне на прощание.

На улице я спросила А-и:

— А почему только мы ушли? И куда направляемся?

— Прогуляемся по городу. Подышим воздухом.

На улицах и переулках царила тьма, поглощавшая даже тени; людей было мало, из игорного дома валили шум и дым.

— Я так понимаю, что этим городом управляет Тунгхой Пат, — сказала я. — Здесь живут исключительно пираты?

— Только если рыба не клюст, — ответила А-и. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы рыбаки хвалили клев?

— Не понимаю. Если все знают, что тут логово пиратов, почему правительственный флот не накроет их?

— Да, ты и правда не понимаешь. — Она засмеялась, потирая кончики большого и указательного пальцев друг о друга. — Адмиралам императора нравится, когда им платят за то, что они командуют красивыми кораблями, не рискуя поцарапать их. А Тунгхой Пат платит щедро! — Старуха захихикала.

Когда мы вернулись на набережную, лодки все еще курсировали по гавани, носильщики-кули тащили товары вдоль набережной, от воды несло гниющей морской живностью и мочой.

— Думаю, смотреть тут особо не на что. Да ты и устала.

— Вовсе нет.

— Ну или заскучала.

— Я не скучала, пока мы не ушли.

— Или хочешь выпить чашку чая…

Я остановилась и поставила ногу на швартовый блок:

— Не хочешь объяснить, что происходит?

Кто-то присвистнул с конца пристани, и Чёнг Поу-чяй подтолкнул сампан к шаткой лестнице.

— Пойдем, — велела А-и.

Я не стала спорить и проследовала за ней в лодку, пообещав, что с утра встану сама и меня не нужно будить. Поу-чяй что-то напевал себе под нос, плеск весла эхом отражался от бортов окружающих кораблей. Отблески от фонарей ложились дорожкой по воде, но эта дорожка вела не к нашей джонке.

— Мы же плывем не туда? — уточнила я.

— Надо кое-что доставить, — пояснила А-и. Мы оказались в тени, которую отбрасывал огромный корабль. Поу-чяй покрутил веслом, и сампан остановился у борта. A-я передала кувшин с вином матросу, перегнувшемуся через перила, а йогом какой-то сверток. Я узнала ее сумку для шитья А-и широким жестом указала мне на веревочную лестницу, перекинутую через борт.