— Скорее всего, да, — подтвердил я. — Единственный изъян — молоткообразное искривление пальцев ноги. Но я начинаю думать, что у человека его возраста это вызвано повторяющейся травмой. Или, хотя в это трудно поверить, неправильно подобранным размером обуви в детстве.

Я почти услышал, как в голове инспектора крутились мысли:

— Вы говорили, что жертва, возможно, продукт смешения рас. Вы продолжаете так считать?

— Я знаю только то, что уже говорил. Не более того. Мое предположение основано на строении глазниц и переносицы. Категоричнее утверждать не берусь.

Я вспомнил, как насторожился Ланди, когда еще в доме Лео Уиллерса я упомянул, что жертва, возможно, продукт смешения рас.

— У вас есть соображения, кто он таков?

— Ничего определенного. Но наводит на мысль о некоем мошеннике, который, по словам садовника, болтался у дома до исчезновения Уиллерса. Он видел его мельком, но говорит, что это моложавый, темнокожий мужчина. «Похож на иммигранта или беженца» — так он определил. В округе иммигрантов немного: здесь нет ни работы, ни жилья. А если кому-то захочется нелегально причалить к берегу, дальше на побережье есть много более удобных мест. Что могло понадобиться здесь беженцу?

— Вы полагаете, он мог быть человеком смешанной расы?

— Не исключено. Газеты пестрят сообщениями об иммигрантах, а Кракхейвен не то место, где живут люди разных рас. Вот садовник и решил, что это иммигрант.

Вспомнив увиденный вчера безнадежный городок с закрытыми магазинами и дикими на вид подростками, я решил, что в рассуждениях Ланди есть смысл. Но предположение, тем не менее, смелое.

— Это не значит, что найденные останки принадлежат тому самому лицу. И не объясняет, что понадобилось неизвестному у дома Лео Уиллерса.

— Нет, — согласился инспектор. — Но в недавнем прошлом была серия ограблений в уединенных домах, и я подумал, не высматривал ли неизвестный, чем можно поживиться у Уиллерса. Когда мы считали, что Уиллерс совершил самоубийство, эта версия не принималась в расчет: в доме установлена надежная сигнализация и о новых ограблениях больше не сообщалось. Но кто знает, не стояло ли за появлением неизвестного нечто большее.

Эта мысль пришла в голову и мне, только я не знал, что могло за этим стоять. Но Ланди напомнил мне о другом.

— Рэйчел сказала, что их тоже ограбили. Вскоре после того, как пропала ее сестра.

— Было такое, — задумчиво подтвердил инспектор. — Одно из первых ограблений.

— Полагаете, есть связь?

Послышался шорох. Сначала я подумал, что в телефоне возникли помехи, но потом догадался, что Ланди потирал усы.

— Не вижу, какая. Но уж слишком много совпадений.

Справедливо. Я чувствовал, что инспектор готов закончить разговор, но ему следовало узнать еще об одной вещи.

— Я столкнулся у дома Уиллерса с шофером сэра Стивена, — начал я. — Он сказал, что подслушал чей-то разговор и таким образом узнал о втором теле.

— Нечего сказать, удивили, — кисло отозвался Ланди. — Учитывая, чьи имена значатся в телефонной книге сэра Стивена, меня не удивит, если он узнает о таких событиях раньше, чем мы. Как по-вашему, его шофер просто трепался или пытался вытянуть из вас информацию?

— Не представляю. Но я ему ничего не сказал. Полагаете, он надеялся проинформировать сэра Стивена?

Ланди фыркнул.

— У меня такое мнение: у Уиллерсов никто не удержится на работе, если четко не сознает, с какой стороны намазано масло.

— Тогда с какой стати он хулил Лео Уиллерса? — Я не мог представить, чтобы сэр Стивен обрадовался тому, как его работник отзывался о его сыне.

— Согласен. Это кажется странным. — Я почти увидел, как насупился инспектор. — Ладно, проехали.

Прежде чем разъединиться, Ланди сообщил, что Кларк хочет, чтобы я исследовал также останки с колючей проволоки. С Фриарсом он еще не общался и не знал его выводов, но обещал, как только получит отчет патологоанатома, отправить мне по электронной почте. Кончив разговор, я вспомнил, что только вчера думал, что распрощался с этим расследованием навсегда.

Вот уж чего я не хотел, так это потерпеть неудачу во второй раз.

Когда я подъехал к эллингу, уже сгущались сумерки. Выключив мотор, я немного посидел, наслаждаясь покоем. Старое каменное здание на берегу устья выглядело частью пейзажа, подобно дюнам и болотной траве. Это было мое любимое время — долгий момент, когда день задержался между полднем и вечером. Чувствовалась усталость, но такая, какую испытываешь после хорошо выполненной работы, а не от болезни.