Когда Новиков и его спутники пришли на двор, ямщик уже давно отпряг лошадей, поставил их в конюшню, засыпал им корму, а сам, усевшись с кучером Новикова на крылечке людской, рассказывал ему о французе-фараопе, о том, как француз-фараон из воды вышел, из самова Черного моря, и замиренье дал...

Так как Ириша пожелала остаться на балконе, то хозяин приказал кухарке полнотелой, с толстейшими руками бабе Сиклитинье, матери Микитейки, собрать самовар тут же, на воздухе, и на завтрак приготовить яичницу глазастую, которую очень любила Ириша, да зажарить грибков в сметане, до которых Мерзляков был большой охотник.

– А Микитейка каких грибков набрал - и-и Заступница!
– пояснила словоохотливая Сиклитинья.

Новиков сел у стола, стоявшего на балконе-галерее, снял с себя картуз, расправил руками волосы и бороду в о чем-то как будто задумался.

– Какой вы хорошенький, дедушка, - сказала Ириша, подходя к нему: точно апостол.

Старик с любовью взглянул на нее.

– Ах, ты, яичница глазастая!.. а глаза-то все больше у тебя делаются... А! какова! всегда дедушке какой-нибудь комплимент скажет, говорил старик, любуясь девушкой.

– Да это не комплимент, дедушка, а правда.

– А вот и я тебе скажу правду, глазастая: ты очень похорошела и возмужала... И уж думаю, что этими буркалами ты, наверное, прострелила сердце какому-нибудь герою... А? признайся - прободила еси?

Ириша вспыхнула. А старику почему-то вспомнился тот вечер, когда он, летом 1767 года, накануне отъезда из Петербурга в Москву, в качестве делопроизводителя в комиссии депутатов, прощался тоже с Иришей - только не с этой... а такие же глаза при черных волосах... Что за ночь то была в Царском, в саду!.. "Не забывай меня, милый-милый! не забывай ни на момент!" - шепчут жаркие от поцелуев губы, а холодеющие руки так и замирают, обнимая и лаская... "Не забуду, жизнь моя! рай мой! не забуду и на краю могилы"... Да, правда, и край могилы уже виднеется, и вспомнилась та Ириша, вспомнилаеь при виде этой... Первое всегда остается первым и не вытравляется никакими вторыми и последними...

Но старик тотчас опять овладел собой.

– А вот я заболтался с вами, да и не спрошу досель: что нового у вас в Москве? что новенького у вас в России?
– сказал он, обращаясь к Мерзлякову.

– Да что новенького, почтеннейший Николай Иванович!.. О мире с Бонапартом вы, конечно, слышали уже?

– Слыхал - и радуюсь этому... Все же меньше крови будет пролито.

– Так и многие думают, но Москва недовольна.

– Ростопчин, конечно, - Сила Богатырев?

– Он первый, да он же и с голосом, а за ним и все "русские", не галломаны... А есть новость, лично вас касающаяся, Николай Иванович: вас подозревают в сношениях с французами.

– Я с разбойниками никогда не вступал в сношения, - брезгливо сказал старик.
– А кто это считает меня способным надеть на себя дурацкий колпак?

Тут Новиков пустился в оценку "лиц и событий" и незаметно перешел к изложению своих философских взглядов на природу и человека.

– Но ведь согласитесь сами, Николай Иванович, что хищничество - общее явление в природе, - говорил Мерзляков.

– И воробей, дедушка, вор, - добавила Ириша.

– И всякое животное - вор и хищник, - пояснил Мерзляков.

– Нет, други мои, - задумчиво отвечал старик, - по вашему толкованию и сия лилия - вор: она ворует влагу из земли, она ворует тепло у солнца.

– Да, все это воровство, говоря в строгом смысле слова.

– А ваше дыхание, дети мои, воровство?
– неожиданно спросил старик.

И Мерзляков, и Ириша сразу не могли ответить на последний вопрос.

– По вашему толкованию, - продолжал Новиков, - весь процесс жизни природы - повальное воровство, вся природа только и делает, что ворует: человек ворует зерно у земли, шерсть у овцы, шелк у червя, воздух у природы, воду у реки; овца ворует траву; трава - тоже воровка: она ворует влагу у земли. А сама земля - так уж всесветная воровка: она и людей ворует, и зверей, и растения, и свет, и тепло - все! все! Нет, други мои, в этом воровском мешке следует разобраться!..

В это время Сиклитинья поставила на стол шипящую сквовороду с яичницей.

– У кого ты, Сиклитиньюшка, эти яйца украла?
– с улыбкой спросил Новиков.

– Ах, батюшка барин! что вы! Господь с вами! Это яйца наши - сама и курочек щупала, сама и яйца собирала из-под них!
– затараторила Сиклитинья.

– А куры тебе позволили их яйца брать?
– снова спросил старик.

– Ах, Заступница! да что ж это такое! Куры - знамо куры: на то они и куры...

– Вот это - умный ответ!
– заметил Мерзляков.

– Вестимо - на то оне куры, барин, чтоб яйца господам нести...

Новиков махнул рукой. Ириша хохотала. Сиклитинья с недоумением разводила руками.

– Вот всегда он такой, барин-от наш, - объясняла она барышне: скажет такое, что и-и, Заступница!

– Точно и-и!
– сам повторял старик, улыбаясь.

– А как же, барин? Всегда, бывало, говорите: "Поди, Сиклитиньюшка, украдь у коровы молочка, али-бо украдь у мужиков хлебца"... Наш-от, барский хлеб, а ты украдь! что выдумают...