— Есть сэр! — хором громко ответили солдаты и начали разворачиваться, как сержант продолжил.

— У вас есть право на один звонок, я договорился, отдохните хорошо за эти три часа. Рядовой Мерсер, останьтесь на разговор. Все остальные свободны!

— О кайф, позвоню китаянке, надеюсь, проведу с ней времечко, — уже уходя из комнаты, тихо произнес Джо на ухо Лорену.

***

В то же самое время, на другой стороне города Янцзяня, в корпоративном районе, в тылу Китайских военных, в огромном зале для спортивных мероприятий происходило не менее важное событие. Перед более тысячи солдат, одетых в черные униформы Krieg Korps, прямо сейчас выступали высшие офицеры, чьи речи, кратко рассказывающие об операции “Цезарь”, раскатывались по всему залу с помощью электронных устройств и находили отклик в сердцах бойцов. И одним из ведущих был Цзин, изрядно подготовившись к своему выступлению.

Он уже знал — после слов Джиао — что это решающий шаг перед концом, больше нет смысла держаться за прошлое. Сегодня его день, и только он сможет передать всем остальным свою решимость, дабы все прошло по плану. За прошлую ночь он многое изучил о самом Гае Юлие Цезаре, многое подчерпнул и узнал для себя, но сейчас, сидя перед малой частью, которая в три-четыре раза меньше лишь одного легиона Цезаря — дрожь то и дело пробегала по телу Цзина. Он из раза в раз прокручивал начало своей речи, иногда очень тихо шепча себе под нос.

Из его нервного транса вырвал голос из колонок, озвучивший его имя и передавший ему слово. “Последний Рубикон”, — пронеслась мысль в голове Цзина, когда он медленно вставал и по-армейски направился к микрофону. Встав у стойки, он поправил свой воротник офицерской рубашки, оглядывая многочисленное скопление людей перед собой, чьи лица едва были видны с трибуны при тусклом свете. Да, именно он сейчас стоит наверху, как некогда стоял Цезарь перед своим легионом отдававший приказ о переходе Рубикона.

— Прежде чем, я начну свою речь, — с этими словами Цзин провел рукой по своим волосам, поправляя прическу, — мне нужно сообщить вам неприятную весть. Вчера нашу базу в Российско-Сибирском царстве в Сибири атаковали. Погибло множество наших единомышленников, наших братьев и сестер. К огромному моему сожалению, в этом бою пал наш великий лидер, наш отец, тот кто создал все это, и тот, чьи идеи мы несем в своем сердце. Почтим же память о нем и о павших братьях и сестрах минутой молчания.

В эту минуту, в которую все собравшиеся молчали и не смели даже шелохнуться, чтобы вызвать хоть как-то лишний шум. Цзин вспомнил, как среди ночи поступило сообщение о гибели генерала Ансела Кинкейда, как многие офицеры предложили повременить с операцией “Цезарь”. Это злило Цзина, злило настолько, что он сообщил, что Ансел бы никогда не сошел с истинного пути, не предал бы свою мечту, которая стоит прямо сейчас перед всеми ними. Осталось лишь протянуть руку и …

— Мы те, кто верим в светлое будущее, — громко произнес Цзин и уже после заметил свою протянутую руку, пытавшуюся схватить воздух, — мы те, кто следуем нашему пути до самого конца! — с этими словами он сжал кулак на вытянутой руке, окидывая взором каждого здесь присутствующего солдата и выдерживая небольшую паузу.

— Нас называют Korps 7, в сражениях нас называют Корпус Смерти. Мы несем смерть и разрушения, так они говорят о нас, такими видят нас остальные. Мы для них те, кто живут ради войны и битв, те, кто наживается на смертях других… но они заблуждаются! — Цзин резко выкинул вытянутую руку в сторону, расправляя ладонь, — мы те, кто сражается за будущее всех людей. Мы те, кого называют Krieg Korps! Мы те, кто верен идеалам Krieg Korps, заложенными еще при начальном формировании! И пусть грязные рты, что кормятся от мегакорпораций, отдающие свои жизни ради наполнения карманов зажравшихся людей, закроют свои рты! Иначе мы — закроем их!

— ДА-А-А! — громко отвечала ему толпа солдат, чьи сердца он зажигал сейчас.

— Я верю в каждого из вас. Я верю вам и доверяю свои самые сокровенные мечты. Я мечтаю увидеть мир без войн, без корпораций, где все будут жить в гармонии. Мечтаю услышать, как будущие поколения скажут нам спасибо за мир, который мы построим им, — с этими словами Цзин приложил руку к своему сердцу, — но к сожалению… нам не дают право сделать этого. Нас назвали террористами, угрозами обществу и миропорядку. Порядку, которые они создали, чтоб совершать свой геноцид человечества! Что же, если мы угроза для них — я с радостью принимаю это и с гордостью понесу это бремя. Я уничтожу каждого, всех до единого, каждую тварь, что упивается смертями невинных людей и смеется, смотря на это, считая лишь свою прибыль за такие злодеяния! Я член группировки Krieg Korps, следующий ее идеалам о создании светлого будущего! Я террорист, угроза и бельмо на глазу для властьимущих! Я тот, кого в будущем не назовут хорошим словом, и тот кого забудут после его смерти, стерев все записи! Я тот, кто принимает эту судьбу с честью и гордостью, ради будущего всего человечества! И да расправит крылья свои белый орел мира, и да обратит он взор на нашу Землю, и да унесет в своих лапах он смерти людей! Во имя Krieg Korps! Во славу Человечества!

— Во славу Человечества! Во имя Krieg Korps! — несмолкаемые возгласы солдат скандировали ему в ответ, пока Цзин на ватных ногах возвращался к своему стулу, выжатый как лимон и опустошенный в своем сердце.

***

Тишина медленно расползалась по комнате, нарушаемая лишь тихим гудением работающего робота-пылесоса. Мясников, поддавшись своим эмоциям и выпаливший приказ остаться для разговора, сейчас едва находил слова, чтобы начать этот самый диалог. Долгое время сержант смотрел на девочку перед собой, усевшись на злосчастный диван. В его голове периодически мелькали прошлые воспоминания, которые подобно раскаленному металлу терзали его плоть души изнутри.

Элис же смирно стояла перед своим командиром, не издавая ни звука, лишь безропотно повинуясь его приказу и ожидая, когда тот начнет. Ее пальцы перебирали ремень автомата, который она за все это время еще ни разу не выпустила из руки.

— Я… — начал было разговор сержант, но тут же остановил себя.

— Сэр, вы хотели поговорить? — тихо произнесла в ответ Элис.

— Да… — с этими словами Мясников отвел взгляд в сторону, посмотрев на смятую пачку сигарет. Сигареты внутри точно стали негодными к употреблению. Сержант явно представлял себе картину искалеченных, разорванных табачных изделий, которые годны лишь для выброса в мусорку — их уже не починить, только утилизация или переработка. Эта картина отдалась памятью в его разуме, показывая воспоминания последствий сражения, в которых солдаты стали такими же. Воспоминанием, которое до сих пор терзало его душу и память. Если бы только он тогда…