«Фрагмент памяти»… Нет, ни за что. Она сама готова была отдать что угодно, лишь бы заставить погаснуть те искры воспоминаний, которые мучили ее после того самого сна. Никаких подробностей и лиц, только обрывки ощущений, звуков, разговоров. Но их хватило, чтобы получить представление о том, кто она.

Владыка Ада просил не думать о прошлом, но это самообман — и ничего больше.

Как же счастлива она, оказывается, была здесь раньше, когда совсем ничего не помнила. Могла представлять себя кем угодно — принцессой, странницей, да хоть самой милосердной богиней, дарующей исцеление сердцам и душам своей музыкой. Девушка горько усмехнулась: правда оказалась далеко не так приятна.

Придя в себя в объятиях демонов в том ужасном сне, который и не сон вовсе, она, действительно, испугалась — до крика, едва ли не до безумия — за свою жизнь и за жизни тех, с кем пришла в тот игорный дом. Но не только. Именно тогда она и поняла впервые… Эти ощущения — теплый округлый инструмент на бедре, прикосновения нетерпеливых рук к ее коже — то заигрывающие, то откровенно похотливые — были ей знакомы. И собственный смех — не слишком искренний, но благожелательный, поощряющий… Можно было обмануть себя, объяснить все колдовством и чарами, но она-то знала, что это не так.

«Бедный господин Синь, — госпожа Дин улыбнулась невесело, — наверняка он решил, что она избегает его, потому что стыдится: честными барышням пережить такое, да еще на глазах у других — позор. Знал бы он, что именно в этот момент и видел ее настоящую. Что она ничем не лучше демониц, которые вились вокруг него, разве только кожу не скидывает да человеческую плоть не ест».

От воспоминаний ей стало дурно, закружилась голова и тело сковал тошнотворный нутряной страх.

Она представила, как брезгливо кривятся тонкие губы и хмурятся брови мужчины в белом, а недоумение в его глазах быстро сменяется разочарованием и презрением, — и ей снова стало тошно.

Почему-то разочаровать именно его она больше всего боялась. Должно быть, дело было в его чистоте — даже демоны увидели свет в нем. Те, кто черен душой всегда будут стремиться к совершенным и непорочным: чтобы запятнать, испачкать, осквернить, чтобы они не раздражали так белизной и безгрешностью.

Но он все поймет, раньше или позже. Вода уйдет, камни обнажатся, и все правда выйдет наружу.

Прочь, прочь отсюда. Туда, где никто ее не узнает. Туда, где прошлое не будет преследовать ее. Она станет прислужницей в монастыре, а лучше — странницей, будет есть на ветру, спать на росе — и когда-нибудь сможет забыть о прежней непутевой жизни.

Жить… Не странно ли, что, зная о себе все то, что знает она, осуждая себя за прошлое, она тем не менее так остро, так страстно хочет жить?

Мысли бурлили, не давали покоя, и девушка в красном встала и заходила по залу, быстро меряя его шагами.

Жить, дышать, смеяться, танцевать, наблюдать, как течет вода, как растут цветы, воспевать жизнь своей музыкой… Неужели это так много? Неужели и за это ей нужно бороться?

Вспомнились жуткие Врата Смерти, пугающие Врата Тревоги, гневные Врата Разрушения, и госпожа Дин даже остановилась. Разве сможет она, слабая женщина, вынести все это? А если ей достанется пустая табличка, и она навсегда останется у Желтого источника, то кем станет — одной из этих мерзких демониц? Может ли быть доля ужаснее?

«Я должна, я должна что-то сделать», — снова заметалась она.

От собственного бессилия на глаза навернулись слезы, дышать стало труднее.

Самые желанные врата уже потеряны для нее: когда господин Гэн, вернувшись в главный зал показал им золотую табличку с иероглифом «Жизнь», ее охватило такое отчаяние, что она едва не выбежала из дворца. Чуть позже пришлось сослаться на головную боль и поспешно удалиться в свои покои, чтобы хоть немного прийти в себя.

— Нечестно, несправедливо! Что я могу противопоставить здоровым крепким мужчинам? Да я даже меч в руке с трудом удержу! — восклицала она и не слышала, не желала слышать свой внутренний голос.

Но он звучал все громче и громче, как она ни зажимала руками уши, как ни старалась скрыться от него за множеством мелких совершенно не нужных дел. Он все равно настиг ее.

«Они мужчины, ты — женщина. Твое оружие не меч, а красота. Твоя сила — в твоей слабости. Противопоставь твердости податливость и мягкость — и победишь…»

Этот голос нашептывал — вкрадчиво, обманчиво нежно. И он был прав. Во всем прав.

Госпожа Дин сделала несколько глубоких вдохов, вновь взяла в руки сицзюнь — теперь его струны пели решительно, почти воинственно — и на некоторое время позволила себя не думать ни о чем, кроме музыки.

Потом поднялась и кликнула прислужников.

— Узнайте, у себя ли сейчас господин Гэн, — велела она им.

Юркие белые ласточки тотчас бросились исполнять ее приказ, а она все стояла в задумчивости, пощипывая нижнюю губку.

«Если его нет, я откажусь от этой мысли», — загадала она и почти возжелала, чтобы так оно и было.

Но жоу-чжи принесли другой ответ.

«Он у себя! У себя!» — пищали они, бестолково летая по залу.

Девушка подошла к зеркалу, поправила прическу, припудрила лицо, потом улыбнулась игриво своему отражению и взяла в руки сицзюнь.