— Да, знаю, каюсь, виноват. Забыл я про него. Он тоже был во сне. Как раз к дубу меня и проводил.

— Опустить оружие, — звякнул сталью в голосе Фёдор, и сам подал пример. Я не слышал, чтобы предохранители вставали в исходное положение. А вскинуть стволы обратно эти деятели могли явно быстрее, чем за секунду. Но уже хоть что-то. Я медленно опустил руки и повернулся к лесу передом.

Медведь смотрел на меня из тех же самых кустов, и на морде его было всё сразу: и интерес к такой большой компании и новым запахам, и опаска по отношению к ним же, и некоторая обида на меня — в прошлый раз нормально же общались, чего это тут чуть не началось?

— Прости, земляк, совсем из головы вылетело! — повинился я перед зверем. — Веди давай, мы догоним!

Тот негромко рыкнул в ответ что-то ругательное, словно из лексикона министра иностранных дел. По-крайней мере, скептик и фаталист с медведем согласились, буркнув хором: «ещё какие!».

Мишка повернулся так же неуклюже, как и в прошлый раз, обернулся, посмотрев с укоризной, прорычал что-то типа: «ну валяйте, раз пришли», и отправился в лес, задевая ветви кустов. Я пошёл следом за ним, махнув рукой, мол, не отставайте. Подходя к следам на кромке леса, нечаянно сравнил размеры. Ширина лапы была вполовину больше моего американо-еврейского скорохода. Слабопредсказуемая память гуманитария извлекла откуда-то сведения о том, что при таких размерах следа зверь может весить больше двухсот кило. Я вздохнул, глубоко и прерывисто.

— Тоже развесовку прикинул? — хмуро спросил Тёма, неслышно появившийся прямо за спиной.

— Ага, — грустно кивнул я.

— А командовал ты им — любо-дорого смотреть, дедушка дурень. Кто там следующий у тебя в списке? Слоны? Динозавры?

Я лишь снова повторил глубокий вздох искренне раскаивающегося человека, обреченного на общение с людьми, отягощенными суровым военным прошлым и чувством юмора не особо легче.

На краю памятной поляны, откуда во всей красе был виден громадный исполин Дуб, я остановился. Справа от меня поднял наверх левую руку, сжатую в кулак, Артём.

— Чего замер-то? — в правой у него находился так никуда и не девавшийся пистолет, глядя дулом в землю.

— Сейчас мишка вон под тот куст завалится. Выстави своих по периметру, чтоб не подошёл никто, — проговорил я, глядя на медведя, докосолапившего до дерева и замершего, будто прислушиваясь, задрав морду к ветвям. — На поляну пойдём только мы с Михаилом Ивановичем. Про большую обзорную экскурсию уговора не было.

Головин привычно прищурился и забормотал что-то снова в воротник, дублируя какие-то команды, наверное, левой рукой. «Тяжёлые» рассредоточились вокруг почти без звука, стоило только зверю устроиться под кустом. Он водил большой башкой из стороны в сторону, морща нос — видимо, кто-то встал с наветренной стороны.

— Готов, Дима? — спросил кардинал, оказавшись рядом. Братья стояли за его спиной, сканируя пустую поляну с откровенно недовольным видом. Я на их месте тоже довольным не выглядел бы — а ну как этот нечаянный ещё чего-нибудь из сна забыл?

— Да. Пойдём, — я повернулся лицом к Дубу и поклонился, коснувшись земли рукой. Второв повторил движение на четверть секунды позже. Чтоб я так смог в его годы. И чтоб они для меня настали.

Мы прошли по поляне, хрустя подмерзшими листьями. Медведь будто замер. Остановившись в двух шагах от дерева, не доходя до корня-кресла, вздымавшегося над землёй, я сказал:

— Нужно подойти и прижать к стволу ладони и лоб. У меня так сработало. С востока, вот отсюда, — и указал рукой. Мне показалось, что под толщей коры я различаю тонкие линии веточек плетёного щита-корзиня, закрывшего когда-то дупло-саркофаг. И только сейчас задумался над тем, что это слово обозначало «поедающий плоть».

Второв кивнул, показывая, что всё понял. Потёр ладони, будто старый, добрый и мудрый доктор-педиатр, который знал, что больному ребёнку неприятно касание чужих холодных рук, подул в них, согревая, и шагнул к дубу.

Я ждал чего угодно. Скептик мне все уши прожужжал о том, что дед до крайности подозрительный. И что он затянет сейчас что-то на персидском. Или на иврите, мало ли. И что его бойцы натащат хвороста и спалят дуб к чертям вместе с нечаянными проводниками в мир древних мифов и тайн. Под конец, кажется, даже реалист устал слушать всё усугублявшийся бред, и отвесил параноику леща сродни тем, какими учил младшего брата умница и эрудит. А мощный старик всё стоял без движения, касаясь тремя точками бугристой коры. Левая рука его попала будто в какую-то щель между её наплывами, и пальцы словно терялись в складке. Я попытался разглядеть облачка пара, которые должны были по идее показать, что наше приключение продолжает пока идти именно по нашему плану, но не смог. Правда, и ветерок начал подниматься. Да крепко так, сразу со всех сторон. Так не бывает посреди глухого леса.

Вороны заполонили небо вмиг. Так тоже не могло произойти, наверное. Но случилось. Снова закружился над голыми чёрными ветвями траурный хоровод, но в этот раз без крика и ора — птицы двигались совершенно бесшумно, словно подчёркивая абсолютную нереальность происходящего. Им там, наверху, ветер, видимо, не мешал, а на поляне начинало твориться чёрт знает что. В нескольких местах я замечал, как поднимались с земли облачка снега, травы и дубовых листьев — смерчи, высотой почти в человеческий рост — но рассыпались, не успев набрать силу. О том, что было бы, произойди это, почему-то не хотелось даже думать. Словно что-то рвалось из-под земли, пытаясь остановить разбуженную Силу, что шла навстречу далёкому потомку от древнего Дерева. В одном из вихрей я заметил будто бы человеческую фигуру с кривой саблей и берестяной личиной вместо лица. Этот продержался дольше остальных, пока не развеялся мелкими льдинками. Вместо него закрутились ещё три.