— Ты помнишь?

— Да.

— Я не знаю. Думаю, это была правда, Себастьян.

— У меня болит голова, Хелена. Оставьте меня в покое.

Кто-то прочищает горло и ставит мою тарелку на место.

Хелена опускается на пустой стул моего брата. Я не думала, что буду скучать по нему.

Я сажусь на свой и беру вилку.

— Почему ты так много выпил?

— Потому что вчера был дерьмовый день.

— Из-за твоего брата?

— Это не его вина. Это моя. Вся эта ситуация.

— Зачем ты отвел меня туда? Зачем ты показал мне эти утюги?

— Я, блядь, не знаю. Я бы не сделал этого с тобой, Хелена. Даже если бы ты этого хотела.

— Даже если это означает отдать меня твоему брату?

Моя челюсть сжалась.

— Если я скажу «да»…

— Нет.

— Но если бы я сказала...

— Я сказала, блядь, нет. Это не обсуждается.

— Разве не в этом суть? Разве в конечном итоге все не сводится к этому?

Я тру глаза, лицо.

— Ладно. Ответь мне еще на один вопрос, и я оставлю тебя в покое, — говорит она.

Я киваю.

— Зачем ты меня проверял? Телефонным звонком?

Я глубоко вздыхаю: — Это была не столько проверка тебя, Хелена. Я видела, что между тобой и моим братом что-то есть, и мне это не нравилось. Вот и все.

— Ты знал, что я рассержусь на него за то, что он не сказал мне, что ты знаешь.

Я киваю.

— А что насчет него? Ты хотела, чтобы он тоже злился на тебя?

— Я думаю, он любит тебя, — говорю я, вместо того чтобы ответить на ее вопрос.

Она удивлена, я это вижу.

— Это невозможно, — говорит она.

— Почему нет? Разве не было бы более удивительным, если бы он не любил? Ведь это ты все время говоришь мне, что ему одиноко.

— Не одиноко. Один.

— Не имеет значения. Эта вещь, вся эта ситуация, он такой, какой он есть, с нами все время, я делю тебя с ним, он должен быть роботом, чтобы не влюбиться в тебя или, по крайней мере, не думать, что влюблен в тебя.

— Нет. Ты ошибаешься. Он не любит меня. Это соревнование по писсингу. Он хочет меня, потому что я у тебя есть. Он хочет свою собственную Девочку-Уиллоу.

— У меня есть ты? — спрашиваю я, мой разум внезапно стал ясен как день.

Она изучает меня, но не отвечает.

— Потому что я хочу тебя, Хелена. То, что я сказала прошлой ночью. Я тоже это помню. И я все еще думаю, что ты должна бежать от меня как черт от ладана. От любого из нас. Потому что, когда все закончится, — начинаю я, качая головой в раздумье, отодвигая тарелку, прежде чем вернуть свой взгляд к ее, — Когда все закончится, я все еще буду хотеть тебя. Я люблю тебя. И я предупреждаю тебя, чтобы ты бежала, как чертов ад, потому что ты права. Это не закончится хорошо для тебя. Для меня. Для любого из нас.

Она протягивает свою маленькую руку поверх моей.

— У тебя есть я, Себастьян. И как прошлой ночью, ты не можешь заставить меня уйти. Ты нужен мне. Я люблю тебя.

Ее глаза наполняются, и я смотрю на нее.

— Вот что происходит. Это то, на что никто не рассчитывает. Я думаю, моя тетя Хелена любила твоего дядю. Я думаю, что моя тетя Либби, возможно, любила твоего отца. Как бы хреново это ни было, это самая печальная часть всего этого.

Двадцать первая глава

Себастьян

Следующая неделя - самая спокойная из всех, что я когда-либо проводил на этом острове. Даже в детстве здесь всегда было горько-сладко. Слишком много трагедий, слишком много горя, ненависти и смерти. Но на этой неделе все по-другому.

Наступает осень, и прохладный воздух кажется приятным после жары последних недель. Перемены будут хорошими. Нам нужны перемены, Хелене и мне.

Но я чувствую потерю брата острее, чем думал. Думаю, она тоже, но никто из нас не говорит об этом. Грегори не звонил, и все сообщения, которые я оставлял, остались без ответа.

— Я тоже думаю об Итане. Долгие годы я позволял случившемуся сидеть в глубине моего сознания, его присутствие постоянно напоминало о том, что я сделала, и, в каком-то смысле, это было достаточным наказанием. Но сейчас я думаю не о своем наказании. Я в долгу перед Итаном. Я должен ему лучшую жизнь, чем та, что он провел под опекой Люсинды.

— Могу ли я снова попробовать позвонить своей сестре? — спрашивает Хелена, пока я глотаю последний глоток кофе.

Я киваю, передаю свой телефон.