Танненшмидт мысленно отметила, что в целом она видела ситуацию аналогично тому, как ее обрисовал сейчас Шилль, и именно такой она и хотела ее видеть. Им было совершенно нечего предъявить этому человеку. Слова Маркова и полученная им депеша не являлись должным основанием даже для ордера на обыск. Старший инспектор кивнула своему помощнику, и тот поднялся.

— Было бы хорошо, если бы впредь вы воздерживались от подобных шуток. Хорошо для вас, я подчеркиваю. Поверьте, обыск дома — процедура малоприятная, особенно… — Она кивнула на штабеля коробок вдоль стен. — …Особенно в вашем случае. Скажите, а как люди вообще становятся букинистами?

— Совершенно не желая ими стать. Это самый безопасный способ. Среди букинистов есть и книготорговцы, оставшиеся без работы, и недоучившиеся студенты богословских и филологических факультетов.

— А вас что привело на эту стезю?

— По образованию я артист. Долгое время подрабатывал в службе организации переездов. Фирма занималась также расчисткой и утилизацией имущества в старых имениях, где, собственно, мне и попадались горы никому не нужных обтрепанных книг. Вытащишь, бывало, одну, другую, читаешь, не можешь оторваться, и с какого-то момента это перерастает в самую настоящую зависимость.

Инспектор огляделась и остановила взгляд на доске, на которой были выложены десятки небольших камней, снабженных этикетками с указанием дат и географических названий: Париж, Санкт-Петербург, Варшава, Хазенхайде, Каруж, Уихокен, Ухуфельзен…

— Вы собираете камни в местах, где происходили дуэли?

Шилль кивнул.

— Что за Ухуфельзен?

— Гора неподалеку от Рудольштадта. Там дрался на дуэли Фаллада.

— Каруж?

— Район Женевы. Там состоялся поединок ме жду Лассалем и фон Раковицей.

Рядом лежали брошюры и тетради, Таннен шмидт взяла одну. Это был «Кодекс чести СА». Повертев брошюру в руке, старший инспектор вопросительно взглянула на Шилля:

— Можно?

— Пожалуйста, — сказал Шилль, — надеюсь, вы не примете меня за нациста.

Вместо ответа Танненшмидт прочитала вслух:

— «Кодекс чести СА. Действителен для всех структур, которые подчиняются высшему руководству СА. Верховный руководитель СА: Адольф Гитлер». — Она перелистала страницы и продолжила: — «Честь — величайшее благо. Сохранение и защита чести для каждого немца должны быть важнее сохранения и защиты жизни, ибо какова честь человека, такова и честь народа, и какова честь народа, таков и вес его среди народов. Бесчестные люди всегда будут рабами. Но Германия должна быть свободной…»

— Знаете, что любопытно? — встрял Шилль.

Инспектор подняла взгляд.

— Совсем недавно я листал документы, посвященные одной дуэли — последней дуэли, устроенной нацистами, загадочные последствия которой, представьте себе, ощущаются в мире по сей день. Даже Гитлер не остался равнодушен к тому, что тогда произошло, но это я просто к слову. В общем, когда читаешь этот кодекс и другие нормативные акты, диву даешься, насколько четко все было регламентировано: дело о предстоящем поединке рассматривал суд чести, прописывалось, в каком звании или чине должны быть председатель и другие члены судейской коллегии, документация велась по строгим правилам: следовало подробно указать, кто инициировал слушание, кто его проводил, что постановили и многое другое. Однако нигде не говорится, что представляет собой нарушение чести. Просто подразумевается, что все и так знают ответ.

— А вы его знаете?

В этот момент у Шилля зазвонил мобильный.

— Интересно, что понимал под честью Гитлер? — проговорил он, с подозрением глядя на телефон.

7

Груда трухи

Одной из самых больших антипатий, которые Адольф Гитлер культивирует на протяжении всей своей жизни, является антипатия к телефону. В этом вопросе фюрер совершенно не властен над собой, ведь он никогда не знает наверняка, действительно ли человек, с которым он разговаривает, является тем, кем представился. Мало того что никогда не понять, что творится на другом конце линии, так еще к беседе то и дело подключаются люди, для чьих ушей она категорически не предназначена. В общем, у него складывается ощущение, что каждый раз происходит что-то новое, что-то неприемлемое, что-то непредсказуемое, а этого он терпеть не может.

Источники называют Гитлера излюбленной мишенью телефонных розыгрышей, хотя, конечно, следует учитывать, что такой холерик и параноик даже треск или шипение в трубке может расценить как унижение и объявление войны, которое вынужден беспомощно принять. Иногда на линии фюрера звучат разговоры незнакомых людей, и они отказываются повесить трубку, несмотря на его угрозы. Иногда его спрашивают, кто на проводе, и когда он представляется, голос в трубке весело отвечает: «Кто-кто? Ты что, совсем с ума сошел?!» Бывает, у него осведомляются, который сейчас час. А однажды, беседуя с Евой Браун, Гитлер вдруг слышит: «Нарушение правил, личные разговоры здесь запрещены», и связь обрывается, прежде чем он успевает произнести хоть слово. Особенно фюреру ненавистны случаи, когда звонки приходится переводить в другую комнату, например из его кабинета в рейхсканцелярии в музыкальный салон, который лучше экранирован, но в то же время имеет технические недочеты, которые бесстыдно лишают Гитлера связи с мировыми событиями на том конце линии.

Вот почему одна из самых трудных задач для окружения фюрера заключается в том, как передавать ему неприятные известия по телефону, ведь он либо подумает, что это глупая шутка, и откажется верить услышанному, либо, опять же, решит, что из-за помех его соединили не с тем абонентом и тот с удовольствием его третирует. Когда речь идет о чем-то действительно важном, подчиненным Гитлера приходится особенно туго. Это в полной мере испытывает на себе обергруппенфюрер СС Вальтер Шмитт во второй половине дня восемнадцатого октября 1937 года.