— Замирание от страха. Freezing-like behavior по-английски. Человек как будто леденеет. Такое случается, когда адреналин высвобождается из надпочечников и поступает в органы и мозг. Пульс падает, мышцы каменеют. Подобным образом реагируют на опасность не только звери, но и мы, люди. Это длится секунд пятнадцать. Когда я снова смог пошевелиться и перевел взгляд вниз, то заметил на рубашке пятно. А потом, — он порывисто взмахнул рукой, — сознание будто выключилось. Следующее, что я помню, — это куча народа, которая стоит вокруг и пялится на меня.

— Интересно, — прокомментировал Зандлер. — Я раньше думал, что замирание свойственно кроликам, когда они оказываются перед змеей.

— Мы все и есть кролики. Один только Шилль возомнил себя змеей. Но, возможно, тут он заблуждается. Пожалуй даже, я в этом уверен.

Из зала послышалось пылкое пение. Евгений Онегин с безграничным отчаянием в голосе допевал последние строки своей арии. Марков прислушивался к экзальтированному баритону и испытывал тревожное ощущение, что на сцене обсуждают его собственную судьбу. Зандлер же, который хотел воспользоваться отсутствием Танненшмидт и дат»» понять, что его тоже следует воспринимать всерьез, не сдавался:

— Кстати, на один вопрос вы до сих пор не ответили: какое отношение это имеет к Шиллю?

— К Шиллю? А кроме него никто не знал, что я буду тут. Вероятно, он и прислал мне билеты в оперу. Только так он и мог подложить письмо на мое сиденье. Не исключено, что он тоже был в зале и все видел. Кто знает, возможно, ему даже понравилось.

— Это маловероятно, — отозвался Зандлер. — Мы точно знаем, что сегодня он был в Хоэнлихене.

У вас есть версии, для чего он мог туда поехать?

Марков сердито помотал головой.

— И для чего он вообще стал бы присылать вам билеты в оперу и оставлять письмо на вашем сиденье, ведь он знает ваш адрес и мог бы просто отправить письмо вам домой? Не слишком ли мудрено? Ведь вы могли и не явиться на представление.

— Задайте эти вопросы Шиллю. Вы только и делаете, что расспрашиваете меня. Что он искал?

О чем думал? Я толком ни разу в жизни не разговаривал с этим человеком. Он хочет меня застрелить и хочет, чтобы я ему в этом помог. Такова ситуация. Потому повторяю: задайте эти вопросы Шиллю!

Судя по музыке, опера близилась к концу. Скрипки взлетали до самых пронзительных высот, дуэт Татьяны и Онегина достиг взаимной кульминации, литавры, струнные и духовые зазвучали оглушительно, но так и не сумели заставить пару, разрывающуюся от жалости к самим себе, замолчать на фоне этой жестокой акустической резни. Стены завибрировали. Громогласные аплодисменты, свист, крики. Марков и Зандлер внимательно прислушивались. Помощник инспектора помнил, что хотел затронуть еще один вопрос, да вот запамятовал какой. Двери зала распахнулись, к гардеробу потянулись первые зрители. За ними устремились представители прессы, и только благодаря молниеносной реакции Зандлера, быстро снявшего с себя куртку и накинувшего ее на голову Маркова, им чудом удалось покинуть театр до начала столпотворения.

Ночь выдалась ясной, в небе кое-где виднелись звезды. Выйдя на улицу, Марков сообразил, что его пальто осталось в гардеробе, но ему показалось, что снаружи не очень холодно, и потому он решил, что заберет пальто в другой день. Марков поблагодарил Зандлера за помощь с побегом и добавил, что до его дома отсюда недалеко и он сам туда доберется.

Зандлер, то ли из вежливости, то ли из убеждения, что должен что-то сказать, в ответ поблагодарил Маркова за уникальный поход в оперу. Проводив психиатра глазами до тех пор, пока его силуэт, мелькавший среди прохожих на Беренштрзссе, не пропал из виду, полицеймейстер перевел взгляд на огромную надпись «Евгений Онегин» на фасаде театра, облегченно вздохнул, сделал несколько шагов и вдруг застыл, что можно было бы назвать вторым за вечер примером freezing-like behavior. Зандлеру вновь пришло на ум то, от чего его отвлекла музыка Чайковского! Он вытащил из кармана телефон и набрал номер инспектора Танненшмидт.

Ночь в Берлине — едва ли не самое идеальное время для того, чтобы одни люди не столкнулись с другими. Тот, кому интересно, может взять карту города и прочертить от района Митте маршруты, которыми прошли герои этой истории в течение следующих нескольких часов, и поразиться, как им удалось столько раз пересечься путями друг с другом и при этом так и не встретиться лицом к лицу.

К примеру, Танненшмидт, выйдя из оперы, направилась в сторону Центрального железнодорожного вокзала и, миновав Вильгельмштрассе, решила завернуть в ресторан «У Рейнхардта», чтобы обдумать случившееся за день. В это же время от «Комише опер» к Центральному вокзалу спешил дядя Венцель. Когда он прибыл туда, Шилль только что сошел с поезда из Лихена и двинулся в сторону правительственного квартала. Здесь его маршрут совпал с маршрутом заблудившегося Маркова (тот вместо дома вышел к заправке на Шоссештрассе), однако Шилль не встретил ни Маркова, ни, чуть позже, Зандлера, который, созвонившись с начальницей, тоже устремился в ресторан, где ужасно уставшая Танненшмидт завершала безумный день порцией виски.

Герр К. узнавший ее, вместо приветствия сказал:

— А вы совсем не изменились.

— Э-э… — только и смогла произнести инспектор.

— Если снова ищете Маркова, его тут нет, он уехал в оперу.

Танненшмидт ответила, что сама может это подтвердить — она только что оттуда.

— Скажите, он был здесь? Как себя вел? Вы не заметили ничего необычного?

— Был, вел себя как всегда. Сегодня пятница, он и его друзья собрались за традиционным обедом, вели интересные беседы. Марков пил свое любимое красное вино. — Герр К. задумался. — Был момент, когда один господин из компании неосторожно махнул рукой и опрокинул бокал с вином, но о таком, полагаю, в полицию сообщать я не обязан?