– Вперед. Все можете быть свободны, – от их болтовни только звенело в ушах. Работы было много, а помощь нынешних сенаторов выглядела больше помехой. Впрочем, не всех. – Левей, останься. Поговорим.

**

Дождавшись, когда двери закроются, я отошел от окна к столу, за которым остался сидеть самый старый из сенаторов, Левей, и, стянув с пальца кольцо с печатью, положил на полированную поверхность. Несколько секунд разглядывая этот символ власти, мой наставник снял свое, не столь массивное, и положил рядом.

– Удивлен, что ты хочешь поговорить со мной не как со слугой, а как с наставником. Давно тебе это не требовалось, и я был уверен, что не понадобиться больше никогда.

– И я так думал, Левей. Но, как видишь… – чуть растянув губы в подобие улыбки, кивнул.

– Ты будешь снимать сенаторов, – не вопросом, а вполне уверенно констатировал старик, поглаживая короткую белую бороду. – И просишь меня еще немного побыть в этой должности, чтобы не перевернуть весь город.

– Я помню, что обещал отпустить тебя, но ты все видишь сам. Я вынужден так поступить. Сенат должен служить на благо города, а не для личной выгоды.

– Ты же не любишь публичные казни, – напоминание учителя было несколько болезненным. Да, мне хватало смертей в походе, чтобы самолично отбирать жизнь, но иногда без этого было не обойтись.

– Нет вариантов. За полгода сотворить такое… впрочем, может, мы обойдемся и одним. На фоне его игр все остальное смотрится весьма безобидно… – я все оттягивал разговор о главном, надеясь, что слова сами сложатся, но они все не шли.

– Не о том ты хотел поговорить, Измир. Дело с сенаторами кажется тебе ясным, и ты знаешь, как поступить, куда лучше меня. Ты хороший правитель. Но я так и не понял, что тревожит тебя настолько сильно, что ты не веришь самому себе.

Усмехнувшись, прислушавшись к тому, что происходит во дворце, я чуть шевельнул пальцами, накрывая комнат пологом непроницаемости.

– Сколько лет ты в браке, Левей?

– Да без малого пятьдесят пять лет, Измир, – белесые, выцветшие от солнца и возраста глаза старика блеснули.

Шепотки по всем углам. Во дворце что-то происходило совсем не то, но я никак не мог понять, что именно. Голова казалась кувшином, в который натолкали змей. Неясное бормотание, разговоры. Удивление, зловещее ожидание, торжество. Казалось, стены за один короткий жаркий день впитали в себя какую-то отраву, принесенную извне.

Чувствуя, что что-то упускаю, глядя на заходящее солнце, отодвинул бумаги. Так не пойдет. Если что-то происходило, стоило разобраться до того, как это станет необратимым. Что-то готовилось, что-то неприятное и значительное, но одного предчувствия было недостаточно, чтобы действовать. Следовало найти начало.

Подхватив тренировочные клинки, утяжеленные и не самые удобные, я направился в тренировочный зал в подвале. Можно было бы вызвать Архана для более продуктивной работы, но сейчас генерал мог только помешать.

– Владетельный? Вам что-то нужно? – Манен, от которой шел неприятный тонкий и щекочущий запах намерения, остановилась у лифта, глядя на меня. Она не зачинщик, но она одобряет происходящее. Можно было бы и спросить, но женщина не скажет всей правды…

– Пришли мне Салика, – приказал, когда каменная плита начала опускаться вместе со мной.

Совсем распоясались. Впрочем, как и всегда, стоило мне оставить город.

Разминая плечи и шею, я пытался избавиться от гула в голове. Чтобы что-то услышать, нужно было для начала избавиться от шума.

Первые движения дались словно бы через силу. Все же дорога обратно через пустыню давала о себе знать – в пути не было времени и места для тренировок. Но уже через десяток связок, медленных и выполненных с особой тщательностью, следя за постановкой ног и тем, как двигаются руки, я почувствовал себя лучше. Пусть скорость движений оставляла желать лучшего, но это можно было нагнать за пару недель. Как только окончательно затянутся порезы на груди и боку. Пусть сверху уже все зажило, но я еще ощущал ноющую боль в мышцах, рассеченных острыми когтями тварей из Четвертого мира.

Но тело все же слушалось, оживая. Двигаясь все точнее, быстрее. Клинки пели, а голова становилась свободой от гула и гама, что наполнял дворец намерением. Первые искры собрались, словно бы несмело, едва заметно сверкая в темном, в практически лишенном освещения зале. Но чем быстрее я двигался, чем громче становился свист, с которым клинки вспарывали воздух, тем больше огней вспыхивало вокруг, замирая в метре–двух над полом, светясь все ярче своим холодным, голубоватым светом. Магия, это странное волшебство, которое происходило само по себе, кажется, тоже соскучилось за время пути, откликаясь быстрее, легче.