Всегда хочется знать, что близкие находятся в надежных руках. Но когда об их состоянии говорят с нескрываемой безучастностью, в этом начинаешь сильно сомневаться. И неосознанно вешать долю вины за тот самый отрицательный исход...

Что им двигало, Разумовский не смог бы объяснить внятно — такое случилось впервые, просто в какой-то момент красной пеленой застлало глаза, и в следующую секунду он резко притянул мужчину к себе, схватив за грудки так, что тот вынужденно встал на носочки, вытянувшись, и с арктической интонацией прочеканил ему прямо в лицо:

— Такой вариант исключается. Вы всей командой доблестных эскулапов поставите эту девушку на ноги, имея прекрасный стимул: в противном случае я клянусь не только лишить каждого из вас права практиковать, но и сделать так, чтобы вы вообще не смогли найти работу... никакую!

— Рома, — твердая рука Спартака Арсеновича легла ему на плечо. — Остынь.

Он ослабил хватку и постепенно выпустил врача, который отвечал ему молчаливым презрением. Мол, «представление-угроза» не возымело эффекта. Это подстегивало снова добраться до него, но отец Элизы мягко задвинул зятя за спину и сам продолжил разговор:

— Извините нас за наши эмоции. Подскажите, может, что-то нужно купить, передать?..

— Всё необходимое этот товарищ уже оплатил, — стрельнув недовольным взором в своего недоброжелателя, поправил халат мужчина. — Сохраняйте спокойствие, не забывайте, где находитесь. Остальные сведения — по мере изменений состояния пациентки.

Появилось желание кинуться ему вслед и все-таки... врезать. Господи, Роме нестерпимо, до зуда в пальцах хотелось выместить свою ярость на враче. Остановил только шок, с которым на него посмотрела Римма Александровна. Да уж. Когда сам себя не узнаешь, что же делать окружающим, знающим тебя в прошлом уравновешенным и адекватным?

Как-то ладно, не сговариваясь, все трое опустились на привинченные к полу сидения и уставились перед собой. Но немного погодя Спартак Арсенович негромко и задумчиво протянул:

— Ром, давай домой. Ты слишком остро реагируешь, я тебе позвоню, обещаю.

Разумовский опешил. В смысле, домой, там бездыханная Элиза в одном из этих ужасных стерильных боксов, а он — домой?..

— Нет, — отрезал и прикрыл веки.

Надо отдать должное ее родителям, они не стали пререкаться в этой ситуации. Теперь каждый в своем безмолвии надеялся на лучшее. Время от времени Рома интересовался состоянием Элизы, найдя сговорчивую медсестру, охотно принявшую вознаграждение.

Стабильно тяжелое. Ничего не меняется.

В этом он не разбирался, разбиралась мать девушки, будучи кардиологом и ориентируясь в терминах. Но разговаривать с ней Разумовский не стремился, отчетливо понимая, что сдержанность и безмятежность женщины — напускные. Лишние расспросы способны расшатать их.

Когда время перевалило за полночь, было выпито несколько стаканчиков кофе и с одним и тем же вопросом десяток раз остановлена та самая медсестра, мужчина привлек внимание четы Мамиконян, встав перед ними:

— Послушайте, завтра выписка Евы. Надеюсь, вы поймете и примете то, что я предложу. Она и так в прошлый раз обошлась без радости и праздника, когда мы забирали Богдану. Давайте не будем портить такое событие снова. Пусть выписка пройдет с улыбкой, а потом сразу скажем им об Элизе. Но сейчас езжайте домой, я останусь на ночь, буду контролировать. А вам нужно выспаться.

Оба потрясенно уставились на него. Переглянулись. Долго-долго. Так, как могут только понимающие друг друга без слов люди. Обсудили на своем «беззвучном». И Спартак Арсенович тоже поднялся по весь свой исполинский рост, обдав густым басом:

— Доля правды в твоих словах есть. Ева заслуживает праздника. Но не за твой же счет! Ты не обязан...

— Она — моя жена, и я обязан, — пресек бессмысленные уговоры Рома.

Супруги переглянулись повторно. Глубже. Многозначительнее. Тема отношений этих двоих так и осталась загадкой для окружения. Но, кажется, в неё отныне внесена ясность.

— А наша — дочь, — устало выдала Римма Александровна, и в этом выражении отразилась вся борьба, которую мать может вести с собой в спорных моментах относительно своих детей. — Договоримся так. Сразу после выписки я еду сюда, и дальше буду уже с ней, когда её переведут в терапию.

Как же хорошо, что в её голосе нет ни капли сомнения. Это отозвалось теплом у него в груди. Сильная женщина, не дающая себе негативных установок.

— Еве скажу, что Элиза приболела, поэтому отсутствует. А ты уже сам придумай что-нибудь для Руслана. И позже расскажем правду.

На этом они и сошлись.

В рукопожатии отца Элизы — крепком, мужском и молчаливом — без труда можно было прочувствовать признательность. К счастью, несмотря ни на что, с ними у Разумовского всегда была дружественная связь.