— Ты нужна мне. Я без тебя — не живу. Я без тебя — пустую.

Яркие фейерверки в сознании ослепили, выдернув из реальности. Этот шепот… он нокаутировал её, прошил насквозь.

Что ж ты делаешь, сволочь такая. Как безошибочно находишь все слабые места. А, может, все места сплошь слабые, потому что рядом ты?

Элиза понимала, что Разумовский, как и раньше, обыграл её на два хода вперед. Этот безупречный стратег всё продумал, черт возьми. Она не откажет после его проникновенного признания, да еще и перед толпой родственников, выставив обоих непонятно кем.

Они так и стояли в этой позе, мужчина продолжал дышать ей в висок, и каждый его выдох ударял по коже горячим потоком воздуха, пуская от эпицентра мурашки.

Девушка зажмурилась до вспышек под веками и резко распахнула их. Казалось, молчание длилось часами, но прошло всего десятка два секунд, после которых она слабо кивнула. И Рома, уловивший это поверхностное движение, взмахом ладони велел начинать.

Как-то разом все вокруг привиделись ей слаженным механизмом. Предательским. Как у них получилось всё провернуть втайне?! Лилит, на прошлой неделе принесшая ей кремовое платье в пол и с грустной моськой рассказывающая, что при заказе ошиблась с размером, зато Элизе, кажется, будет в самый раз, и можно надеть на крестины. Бабушка, так стремительно вчера оставившая их с Ромой наедине, чтобы не сболтнуть лишнего. Анна и Зорик, которые станут сейчас их каворами — посаженными отцом и матерью. Сам Рома, который вчера на её шутку о женитьбе непривычно промолчал, когда как пикировка для них в этом случае была бы более естественной. То есть, он смеялся над тем, что она попала в яблочко, сама того не подозревая!

Перед началом обряда Элиза напоследок взглянула Разумовскому в глаза, обещая, что вот так с рук ему это не сойдет. Потом.

А пока она полностью погрузилась в нечто неописуемое, чувствуя необъяснимое покалывание оттого, как каждым молитвенным словом, выданным низким приятным голосом церковного служителя, их с Разумовским будто пришивало друг к другу невидимыми прочными стежками навсегда. Вот теперь точно — намертво.

Это было похоже на сон. Никогда она себе не позволяла мечтать и загадывать так далеко. Когда они надели кольца, Элиза с трудом скрыла своё удивление. В отличие от простого кольца мужа, у неё было кольцо «Trinity» — знаменитое творение Картье, представляющее собой сплетение желтого, белого и розового золота.

Пребывая в трансе и никак не в силах поверить до конца, что снова стала ему женой, девушка очнулась лишь в то мгновение, когда её лба в целомудренном покровительственном поцелуе коснулись теплые родные губы. И словно этим Рома скрепил своё обещание, данное перед людьми и Богом. А на Элизу напал блаженный ступор. Она почувствовала себя так, словно её облекло любовью этого потрясающего мужчины…

Уже в зале торжеств они наряду с маленьким Робертом принимали поздравления, и этот блаженный ступор всё никак не отпускал девушку.

— Давай немного прогуляемся, мне надо подышать свежим воздухом, — попросила Рому где-то через час празднования.

Он кивнул и протянул ей руку, чтобы они вместе вышли из-за стола.

На улице было морозно, март в Арагацотнинской области, практически усеянной горами, был еще зимним.

Подведя Разумовского к краю огороженного обрыва, Элиза сначала сделала то, чего хотела с первой минуты, как его увидела. Уткнулась носом в яремную впадину мужчины и глубоко вдохнула. Непередаваемое райское ощущение, что ты — дома после очень-очень долгих странствий. Особенно когда в ответ тебя стискивают так неистово.

— Это не значит, — буркнула ему в шею, — что ты отделался от конфетно-букетного периода, Разумовский. А еще… я хочу настоящую свадьбу. С выездной церемонией бракосочетания.

— Покорно готов на два первых пункта. Третий придется отклонить ввиду того, что мы женаты. Нас не распишут повторно.

Девушка возмущенно пискнула и вскинула голову, меча в него молнии в ожидании объяснений. Рома задорно улыбался с легкой долей вины. Провел костяшками пальцев по её щеке, признавая:

— Невозможно было подать документы, испачканные алыми пятнами, — усмехнулся криво, — как договор, скрепленный кровью. Твоей кровью.

Упоминание того эпизода сразу же сбило весь настрой. Элиза отвела глаза, вспомнив о Лене и обо всем, что она сделала.

— Не думай о ней, пожалуйста, — проницательно заметил Разумовский, — оставь это всё в прошлом.

— Я хочу тебе сказать… я так много думала о ней, о её истории…

— Не надо, ей обеспечили профессиональную помощь. Дальше она построит свою жизнь правильно.

— Нет, я не об этом… не перебивай, — девушка судорожно вздохнула. — В общем, я не осуждаю тебя за то, что ты заставил её сделать аборт. Я понимаю и принимаю твои доводы. Но правда в том, что я еще и эгоистично радуюсь тому, что другая женщина не подарила тебе детей. И если сначала меня ужасно мучила эта мысль, то сейчас я почти свыклась с ней и готова говорить об этом честно. Мне немного стыдно, но совсем чуть-чуть.

Элиза снова взглянула на него, смущаясь этой откровенности.

Рома улыбнулся на это её «чуть-чуть», и в его глазах промелькнуло облегчение. Похоже, он тоже переживал по поводу данного инцидента.

— А еще, знаешь, наверное, я благодарна ей. И не только. Всем, кто причастен к нам, нынешним нам. За каждое испытание, за всю боль, что мы пережили, став сегодня теми, кто есть. Даже твоей суке-бабушке. За то, что дала тебе такую базу, ненароком поспособствовав тому, что ты вырос настоящим мужчиной.