На стадион начали стягиваться сотрудники, чтобы подготовить его для торжественной церемонии. Я обернулся на болельщиков, где полыхали красные знамена — за нас была большая часть стадиона, и это иностранцы!

Карпин обнял меня за плечи и повел к бровке, кивнул на врача-бээровца с планшетом в руках.

Я устремился к нему, спрашивая:

— Есть новости?

— Отойдем.

Пока велись приготовления, мы отошли в подтрибунное. Как только закрылась дверь, отсекая рев толпы, бээровец молча протянул планшет, где измученная и уставшая Рина махала мне рукой и говорила заплетающимся языком:

— Привет, родной. Мы живы. У нас мальчик, четыре триста, большой! Он в порядке. А игру смотреть мне не дают. Верю в победу.

Это была запись, но я шепнул:

— Мы победили. И ты, и я.

Какое же я ощутил облегчение! Словно многотонная могильная плита, прижимавшая к земле, больше не давила. Это была не просто легкость — я воспарил, ощущая себя легким, как пушинка. Ноги подкосились, и я сел на холодную плитку. Я подержу на руках сына!

Спасибо, богиня! Как же хорошо! И никакого хоррор-шоу. Теперь все будет просто замечательно! Впереди — торжественная церемония награждения и через день-два — долгожданный путь домой.

И пророчество Гусака не сбылось!

Я даже не сразу осознал, что свисток прозвучал. Микроб первым подбежал ко мне, за ним хлынула вся команда. Меня стиснули в объятиях, я чувствовал, как колотятся их сердца, слышал крики и смех сквозь рев трибун. Бээровец с подносом пробился через толпу организаторов — на нем стояли коктейли с энергетиком, специально для нас с Микробом. Федор выхлебал один и схватил второй. Ощущая звон в теле и мозгах, я осушил свои два, кивнул врачу и улыбнулся. И только сейчас по-настоящему осознал — мы это сделали!

Микроб выпучил глаза и заорал:

— Победа-а-а! Вы понимаете? А?

Он рванул к центру поля и вместо того, чтобы упасть на газон, сделал немыслимый кульбит и приземлился на ноги. Упал на колени и заорал:

— А-а-а-а!!!

Сэм тоже рухнул на колени рядом и принялся колотить себя кулаками в грудь.

— А-а-а! — его крик напоминал рев Кинг-Конга.

Тюкавин перепрыгнул через Микроба, опершись о его плечи.

— Да-а-а!

Я тоже заорал, потому что иначе переполняющие эмоции меня разорвали бы, и отдался порыву, ведь это самое сильное, что я испытывал или испытаю.

Кокорин уже успел раздобыть шампанское и поливал всех фонтанирующей струей. Все, включая Денисова, пытались поймать ртом пенные брызги. Одна бутылка закончилась. Он схватился за следующую. Игристое хлестнуло меня по лицу, пузырясь на коже.

Краем глаза я заметил, как работники стадиона начали раскатывать красную дорожку. Но нам было все равно — кто-то плясал, схватившись за руки, кто-то валялся на газоне.

Главный тренер смотрел, улыбаясь, как на резвящихся детей, но чувствовалось, что ему самому хотелось сбросить груз прожитых лет и пуститься в пляс, как это сделали Карпин и Тихонов. Бердыев не выдержал, забрал одну бутылку у Кокорина, потряс ее и окатил пенным фонтаном Валерия Кузьмича. Причем сделал это степенно, без лишних телодвижений, как поп, поливающий прихожан святой водой.

Я стоял рядом, потому расслышал его слова сквозь рев трибун:

— С победой, товарищи! Отдыхаем и помним: победителей не судят.

Он отдал все еще извергающуюся бутылку Непомнящему, и тот с нескрываемой радостью окропил нас.

— С победой, парни! Вы сделали это!

Дзюба возразил:

— Почему это «вы»? Мы сделали это — что мы без вас?!

Сердце колотилось о ребра так, словно хотело проломить грудную клетку и воспарить. Стоило сомкнуть веки, моргнув, и мелькали кадры-воспоминания: красные знамена на трибунах, измученная, но счастливая Рина, красный комочек — мой ребенок. Я подставлял лицо струям шампанского и, смешиваясь с игристым, по лицу катились слезы.

Руслан Топчи, привалившись к стойке ворот, рыдал от счастья, аж всхлипывал. Макс Тойлыев подошел ко мне и протянул руку:

— Брат, прости, был неправ. Ты — лучший вратарь Советского Союза. — Он подмигнул, и я обнял его. — После Яшина, конечно.

Даже бээровец, наблюдая за нами, проникся настроением, раскраснелся и перетаптывался, готовый пуститься в пляс.

— Парни, церемония через пять минут, — сказал Тиховов. — Приводим себя в порядок… или нет. — Он усмехнулся. — Пусть видят нас такими — мокрыми, счастливыми, взбудораженными, и радуются вместе с нами.

Я смотрел, как официальные лица FIFA выстраиваются вдоль красной дорожки. Вот-вот грянет гимн, и начнется церемония. А пока я впитывал каждую секунду этого момента — мокрый от шампанского, с бешено колотящимся сердцем, окруженный командой. Моей командой. Победившей командой.

В тугом коконе эйфории заворочалась тревога, ведь я помнил пророчество Гусака. Вот он, праздник, тысячи людей… Да, при входе на стадион работают металлодетекторы и охрана — о-го-го. Но это способно остановить только любителя. Если за моей головой охотятся профессионалы, это для них не препятствие, и доказательство тому — отравление Коровьева. Только чудом на его месте не оказался я.