Когда вы увлечены работой, время летит быстро, но все-таки не настолько. Мистер Партридж посмотрел на карманные часы. На них было девять часов тридцать две минуты. Внезапно, за долю секунды, лучший хронометр, какой можно было найти, перевел стрелки на сорок две минуты.

Чем больше мистер Партридж размышлял над этой проблемой, тем больше его подавляла неизбежная логическая цепочка. Хронометр был точен, следовательно, он корректно отсчитал сорок две минуты. Он не отсчитывал их здесь и сейчас, следовательно, потрясение отправило его туда, где он мог это сделать. Он не перемещался ни в одном из трех измерений, следовательно...

Хронометр переместился во времени на сорок две минуты и показал это, вновь достигнув настоящего. И только ли на минуты? Завод был рассчитан на восемь дней. Возможно, прошло двенадцать часов и сорок две минуты? Сорок восемь часов? Девяносто шесть? Сто девяносто два?

Почему? Как? И — главный вопрос в сознании мистера Партриджа — можно ли заставить это устройство работать с живым существом?

Он размышлял почти пять минут. Было уже девять часов тридцать семь минут, а циферблат показывал девять часов восемнадцать минут. Экспериментируя наугад, он отключил электромагнит, подождал немного и вновь его включил. Хронометр показал ровно одиннадцать часов.

"Будь я проклят", — заметил мистер Партридж. Любопытный пророческий комментарий в свете того факта, что это великое открытие вскоре превратит его в убийцу.

Незачем подробно описывать множество экспериментов, жадно предпринимаемых мистером Партриджем для проверки и подтверждения своего открытия. Они были по природе своей чисто эмпирическими, поскольку мистер Партридж принадлежал к тому типу изобретателей, у кого мало теории, да много приборов. Он сформулировал черновую рабочую гипотезу — внезапный толчок заставляет магнитное поле повернуться во временное измерение, где оно создает определенный... он пытался найти слово... определенный негативный потенциал энтропии, заставляющий предметы перемещаться во времени. Но сомнительную и очень спорную теорию он оставлял академическим ученым. Он должен был создать собственно машину, усовершенствовать ее, сделать пригодной для использования, а затем ворваться в пораженный мир как Харрисон Партридж, первый путешественник во времени. Его маленькое высохшее эго вспыхнуло и раздулось от этой перспективы.

Прошли эксперименты по искусственному сотрясению, создававшему синтетическим путем эффект землетрясения. Прошли эксперименты с белой мышью, подтвердившие, что путешествие во времени безвредно для жизни. Прошли эксперименты с хронометром, установившие, что пройденное время прямо пропорционально квадрату мощности электромагнита.

Но эти эксперименты также установили, что пройденное время равнялось не двенадцати часам или какому-либо иному длительному периоду, но лишь сорока двум минутам. И с оборудованием, находившимся в его распоряжении, мистер Партридж не мог растянуть этот период дольше, чем на жалкие два часа.

Мистер Партридж сказал себе, что это нелепо. Путешествие во времени на столь короткий отрезок и только в прошлое не дает никаких возможных преимуществ. О, возможно, несколько пустяков — однажды, когда мышь убедила его, что он сам может безопасно рискнуть, его занимали длинные расчеты, которые желательно было закончить до обеда. Часа, естественно, не хватило, так что в шесть часов он переместил себя обратно в пять часов, и, проработав два часа в промежутке с пяти до шести, легко решил задачу к обеду. А однажды вечером, когда, увлекшись, он забыл про свою любимую радиовикторину, и она успела закончиться, весьма просто оказалось вернуться в ее начало и удобно прослушать целиком.

Но хотя столь пустяковое использование машины времени могло оказаться важной частью ее работы и, быть может, самым сильным коммерческим аргументом в пользу недорогих домашних моделей, оно не выглядело достаточно впечатляющим и поразительным, чтобы упрочить репутацию машины и, что было важнее, репутацию Харрисона Партриджа.

Великий Харрисон Партридж получил бы несметное богатство. Он мог бы обеспечить свою сестру Агату и больше никогда ее не видеть. Он приобрел бы неописуемое величие и шик, несмотря на свою полноту и лысину, и прекрасная и отстраненная Фейт Престон упала бы в его объятия, как спелая слива. Но «бы»...

В тот момент, когда он предавался подобным мечтам о власти, в его мастерскую зашла Фейт Престон собственной персоной. На ней был белый спортивный костюм, и она выглядела столь свежо и непорочно, что вся комната словно засияла от ее присутствия. В ней были все те юность и красота, что ускользнули от мистера Партриджа, и пульс его подпрыгнул.

— Я зашла сюда, прежде чем повидаться с вашей сестрой, — сказала она. — Голос ее был столь же холодным и ярким, как и одежда. — Я хотела, чтобы вы узнали первым. Мы с Саймоном собираемся через месяц пожениться.

Мистер Партридж так и не смог вспомнить, что было сказано потом. Он представил, что она, как обычно, рассуждала о потрясающем беспорядке в его магазинчике и, как обычно, вежливо расспрашивала о его текущих исследованиях. Он представил, что изложил все полагающиеся добрые пожелания, расширив свои поздравления и на этого чертового юного хищника Саймона Аша. Но все его мысли были о том, что он хотел ее, нуждался в ней, что великий, неотразимый Харрисон Партридж должен был явиться в ближайший месяц.