— Дальше я сам. Только подайте мне все необходимое.

С чувством облегчения я подвинула табурет к ванне и опустила на сидение баночку с шампунем, так чтобы граф мог легко до нее дотянуться. Мыло и мочалку я вложила ему прямо в руки.

Его Сиятельство не спешил ими пользоваться. Сидел в бадье, слепо смотрел перед собой и чего-то ждал. Блики пламени играли на его изможденном лице, в складках черной повязки на глазах, отчего ткань казалась бархатной. Его пальцы сильнее и сильнее сжимали сплетение пеньковых веревок мочалки.

— Вы можете идти, леди Кейдж. — Граф зябко поежился, хотя над водой в купальне клубился пар и огонь в камине согревал воздух. — Дайте мне полчаса.

— Как скажете. Я подвинула к вам стул. Там шампунь. Вам точно не нужна помощь?

Я напряглась, отчаянно надеясь на отказ, и, к моей радости, Роберт Дарес покачал головой.

Он так и не шелохнулся, пока я не покинула комнату и его слуха не коснулся скрип закрывающейся двери. Скромник.

Итак, полчаса.

Я засекла время на больших часах с кукушкой, что висели на стене в гостиной, и отправилась проведать Лиззи. Малышка улеглась спать без посторонней помощи. Без сказок, колыбельных и уговоров. Мать ее этим не баловала, и девочка привыкла к самостоятельности. Кукла Зои охраняла ее сон, сидя на прикроватной тумбочке и глядя стеклянными глазами в окно. Повинуясь внезапному порыву, я принесла еще одну фарфоровую красавицу из коллекции Клариссы Кейдж и устроила ее под боком у первой.

Было приятно представлять, как утром Лиззи очнется и обнаружит рядом с кроватью подарок. Вот она обрадуется!

Улыбнувшись, я с нежностью подоткнула вокруг малышки одеяло и отошла к окну.

Ох, что это там?

Странное мельтешение внизу, возле парадного крыльца, привлекло мое внимание. Пытаясь понять, что происходит, я прижалась к стеклу, уперлась в него лбом и напрягла зрение.

Да это же…

По моим губам растеклась широкая довольная улыбка. Захотелось рассмеяться в голос.

На подъездной дороге угадывались очертания кареты. Дверца была распахнута, и рядом с ней стоял мужчина, наш кучер. Туда-сюда, от экипажа к дому, от дома к экипажу, бодро сновали две темные фигуры, в которых я не без труда узнала замковых служанок. Во мраке ночи да с такого неблизкого расстояния я не разглядела, что у них в руках, но догадалась: мерзавки возвращают в подвалы Вулшера то, что оттуда украли.

Ох и веселую ночку устроила я этим проходимкам! Так и вижу, как вместо спокойного сна они в мыле носятся по ночной деревне со списком продуктов, которые надо вернуть. И поделом! Будет им уроком на всю жизнь.

Еще раз взглянув на Лиззи, я покинула детскую, немного посидела в гостиной без дела, затем часы на стене подсказали, что пришло время проведать графа.

Пока спускалась по лестнице, сердце кольнуло тревогой. Как он там один, слепой, справился? Ничего не случилось?

Я постучала в дверь ванной комнаты и дождалась разрешения войти.

Сначала я не заметила ничего особенного. Его Сиятельство сидел в бадье напротив горящего камина. Желтые языки пламени за чугунной решеткой весело колыхались, поленья в очаге уютно потрескивали, черная ткань повязки на глазах графа ловила блики огня.

Роберт Дарес смотрел в пустоту перед собой и даже не повернул голову в мою сторону. Его широкие голые плечи были напряжены. Напряжение читалось во всей его застывшей, окаменевшей фигуре.

Тут-то я и заподозрила неладное, а потом в глаза бросились осколки стекла на полу рядом с табуреткой, подвинутой к ванне.

Шампунь. Это была бутылочка с шампунем. То, что от нее осталось.

Перед мысленным взором развернулась картина, будто сцена из фильма. Я буквально увидела то, что произошло в мое отсутствие. Слепой граф потянулся к шампуню, его рука зашарила по сидению табуретки и случайно столкнула стеклянный флакончик с края. Тот упал на каменный пол и разбился вдребезги.

Ничего ужасного. Случись такое с человеком зрячим, он бы просто поморщился от досады и позвал прислугу прибраться в комнате. Но у Роберта Дареса щеки горели от стыда и злости. Для этого гордого молодого человека разбитая бутылка на полу была свидетельством его немощи. Мужчине, привыкшему быть сильным и все контролировать в своей жизни, особенно тяжело ощущать себя слабым и больным.

— Вы поставили шампунь слишком близко к краю, — процедил Его Сиятельство, пытаясь оправдать собственную неуклюжесть.

Я решила не спорить, извинилась и быстро устранила беспорядок.

Но граф не унимался, ворчал и скрипел зубами.

— В следующий раз будьте внимательнее. Эта табуретка никуда не годится. Взгляните на нее. Она шатается, как пьяный матрос. Чуть тронешь — и все с нее валится.

Да-да, все дело в шаткой табуретке и в бутылке, стоящей на самом краю, а вовсе не в вашей слепоте.

Я не обижалась, понимала: бедняга отчаянно нуждается в том, чтобы переложить ответственность за свой промах на кого-то другого. Признать, что без чужой помощи не в силах справиться даже с самыми простыми вещами, для него слишком унизительно.