Нет, конечно, нашей аспирантке такое состояние тоже известно, и не только по книгам, не только по знакомству с Шефом, но и немного по собственному опыту. И она испытывала моменты творческого подъёма, одна и в лучшие дни общения с любимым руководителем, но такие мгновенья, ощущавшиеся ею как счастье, были для неё всё же скорее исключением, чем правилом. В основном научная работа выглядит как тягостное выполнение неизмеримо большого и довольно расплывчатого задания, которое женщина сама позволила на себя возложить. Это как бы добровольная жертва; отказаться от её принесения нельзя хотя бы потому, что на неё уже затрачено много времени, которое, если прервать работу над темой, придётся считать потерянным. Таким образом, научная работа или уч ёба превращается для большинства молодых женщин в своего рода утончённое психическое самоистязание.

Когда девушка утром (точнее, перед обедом) садится за работу, она несомненно хочет работать, хочет этого как личность, рассматриваемая вообще. Однако её слабому и нежному организму, управляемому в значительной степени подсознанием, в данный момент работать не хочется. Чего же хочет она на самом деле? Она хочет захотеть работать. Хочет, чтобы кто-то привёл её в рабочее состояние. К сожалению (или к счастью) мужчины, отвлекающие молодую научную работницу телефонными звонками, способны только оторвать её от работы, что им в конце концов и удаётся, ибо девушка в глубине души сама хочет, чтобы ей помешали.

Помимо обстоятельств, явно препятствующих или способствующих работе дома и в библиотеке, существуют обстоятельства «благопрепятствующие», т.е. такие, которые формально работе не мешают, но позволяют отлынивать от неё под благовидными предлогами. Наукообразная девушка отмахивается от приятных предложений погулять, выпить, сходить в кино или в театр, принять у себя мужчину или посетить его холостую квартирку, но, как это ни парадоксально, охотнее принимает неприятные предложения: сходить в магазин, отнести бельё в прачечную, встретить приезжающую тётю или посмотреть за соседским ребёнком, потому что это выглядит как выполнение долга. Научная работа – это тоже долг. И вот один вид долга вытесняется другим. Альтруистический акт (помощь осточертевшей тётке) оценивается выше, чем эгоистический (помощь самой себе). Так хитрое и ленивое подсознание одерживает победу над слабым сознанием и наша молодая учёная погружается в бытовую суету. Разрываясь между работой и бытом, поминутно отвлекаемая, так и не приведшая себя в рабочее состояние, она наконец чувствует усталость и начинает понимать, что за оставшуюся часть дня всё равно ничего не сделаешь. Казалось, весь её организм только и ждал момента, когда она решит, что сегодня можно уже не работать. Тогда наша девушка отвечает на первый же телефонный звонок и предаётся сладостному разгулу. В следующий библиотечный или выходной день всё повторяется.

В самосознании девушки развивается научно-учебное ханжество: стремление уверить себя и других в том, что она любит свою работу и уч ёбу, показное старание. Она пытается доказать окружающим, что серьёзные цели у неё важнее секса и развлечений; она постоянно демонстрирует это, чтобы обмануть самоё себя.

Для человека, рационально организовавшего свою деятельность, нормальным является ритмичное чередование работы и отдыха при условии, что эти занятия не мешают друг другу. Тому, кто не получает от своего труда большого удовольствия, полезно на работе не отвлекаться мечтами об отдыхе, а на отдыхе не думать о работе. Творческому работнику и на пикнике не возбраняется обсуждать свои профессиональные проблемы, лишь бы это не наводило скуку на дамское общество. Обычно мужчины выбирают тему для разговоров по принципу: «На работе о бабах, с бабами о работе» (точнее, о дрязгах в рабочем коллективе). Но главное, что желательно и для сталевара, и для профессора философии – это чтобы работа и отдых не отравляли друг друга. Именно последнее и происходит с девицей, мечущейся в состоянии научно-сексуального самоизнурения. Развивается оно не изолированно, а на фоне всеобщей безалаберности и разбазаривания времени, представление о чём даёт нижеследующий

Типовой распорядок жизни молодого учёного

в научно-исследовательском институте

Понедельник. Лаборанток посылают на рынок за овощами для банкета.

Вторник. Защита диссертации благодарным аспирантом-целевиком с Юго-Восточной Периферии. Товарищеский ужин. (Чем ничтожнее диссертация, тем пышнее банкет. Для младших научных сотрудников из Нечернозёмной зоны это прежде всего возможность хорошо поесть). Сплачивание отдела или сектора. Начало установления новых неформальных контактов между учёными обоего пола.

Среда. Продолжение контактов в непринуждённой обстановке, тошнота и промывание желудков.

Четверг. Раскаяние, диета и постельный режим в библиотечный день.

Пятница. Всеобщее присутствие в коридорах и на лестничных клетках. Курение до одурения. Все спрашивают: «Ну, как добрались?»

Суббота. Обычно начинается с мигрени. Благородной попытке пожертвовать выходным днём ради науки мешают друзья, родственники, семья и домашние заботы, а иногда и приглашение Шефа пойти с ним в Дом учёных [20].

Воскресенье. Угрызения совести на пороге публичной библиотеки заканчиваются культпоходом в ближайший кинотеатр.

С понедельника описанный цикл возобновляется. Так проходят многие дни, месяцы, годы. Sic transit gloria mundi.

К научно-сексуальному самоизнурению примешивается общее разочарование в жизни, вызванное усталостью, выветриванием юношеских идеалов, личными неудачами и нуждой (см. гл. 3), и в результате у большинства научных работниц уже к 30 годам наступает научно-сексуальный климактерий – угасание первоначального научно-полового энтузиазма. Женщина начинает ощущать себя выпавшей в осадок, скатившейся на дно, и думает, что впереди уже нет ничего яркого; её покидает свойственное молодёжи постоянное ожидание и предчувствие лучшего будущего, она смотрит на дальнейшую жизнь скептически. Лишь большой подъём и редкая сплочённость коллектива, решающего важную проблему под талантливым руководством, может смягчить и отсрачить наступление этого печального периода у женщин.

Обывательское представление о какой-то противоположности и даже непримиримости эмоционального и рационального начал в человеке привело к тому, что наши девушки помещают любовь, красоту, романтику и вообще всякие чувства в область антирационального, противятся возможности внести порядок в свою повседневную деятельность. Самую мысль о вмешательстве разума в половую жизнь они считают кощунством, а того, кто это проповедует – циником, сухарём, неспособным к любви. Идеал девушки – это мужчина рациональный в работе, но самозабвенно-безумный в любви. Против этого не стоило бы возражать, если бы самозабвение всегда было искренним. К сожалению, чаще бывает наоборот. Сквозь глаза, прищурённые в момент экстаза, девушка не видит или не хочет видеть, как её якобы обезумевший от страсти партнёр поглядывает на часы, подсчитывает свои денежные затраты или прикидывает, под какими предлогом ему завтра увильнуть от свидания. Она ничего этого не видит и не слышит, ибо полна религиозной веры в могущество любовных заклинаний, которые легче заучить дураку, чем повторять человеку мыслящему [21].