Кроме нас с Кристофом, к поезду привезли ещё пятерых заключённых. Таким образом, арестованных оказалось семеро.

В вагоне было по-осеннему холодно и промозгло. Через металлические листы, закрывающие окна, во время движения поезда внутрь проникали потоки ледяного воздуха, отчего я продрог до костей. Но кого это волновало? Когда заканчивается юридическая свобода и человек становится бесправным заключённым, всем становится абсолютно плевать на его потребности, здоровье и чувства.

После прибытия в Брухзальскую тюрьму, меня и Кристофа определили в одну камеру. Она оказалась поразительно похожей на ту, в которой я содержался в Берлине во время предварительного заключения. Те же голые, серые, давящие стены, тот же тусклый, едва пробивающийся сквозь решётку свет, та же гнетущая атмосфера безысходности.

Единственным существенным отличием было окно. Здесь оно было заметно больше, чем в берлинской камере, пропуская чуть больше света и воздуха. Но и зарешечено оно было гораздо основательнее, толстые прутья не оставляли ни единого шанса на побег.

В камере, помимо наших двух коек, стояли ещё две, свободные, заправленные тюремными одеялами. Наличие свободных мест недвусмысленно намекало на то, что в ближайшее время к нам, скорее всего, подселят ещё кого-то из заключённых. Тюрьма, очевидно, не пустовала, и камеры заполнялись по мере поступления новых осуждённых. Нам предстояло делить это унылое, ограниченное пространство не только друг с другом, но и с пока ещё неизвестными сокамерниками.

— Могут провокаторов подсадить, — задумчиво произнёс Кристоф, устраиваясь на своей кровати и доставая из кармана сигарету. Он прикурил, глубоко затянулся и выпустил облачко дыма.

— Это как? — не понял я. — Что за провокаторы?

— Ну вот смотри, — Кристоф сделал ещё одну затяжку и начал объяснять. — Ты же Блюхера сильно бесишь, вывел его из себя, сорвал его планы. И он наверняка не хочет, чтобы ты раньше срока освободился. Поэтому он может подослать к нам в камеру какого-нибудь дурака, провокатора, задача которого будет постоянно тебя выводить из себя, провоцировать на конфликты, на драки. Вплоть до того, что он может попытаться тебя убить, или сделать так, чтобы ты его убил. Тут уж как карта ляжет.

Кристоф снова затянулся и продолжил:

— Знаешь, по досрочному, обычно выпускают тех заключённых, у кого кристально чистая репутация, кто вёл себя примерно, не нарушал режим, не вступал в конфликты. Так что ты не ведись на провокации, держи себя в руках, как бы тяжело ни было. Помни, что вместо восьми лет ты можешь отсидеть четыре, если будешь вести себя хорошо. Но, конечно, и это не гарантия. Могут и не дать, просто потому что твоя мордочка, например, кому-то из начальства не понравится. Всякое бывает.

Значит это не гарантия. Значит нужно иметь план Б в рукаве.

— Я очень жду хотя бы одного письма от своих, от партийцев, — признался я. — Они бы могли помочь мне, организовать побег, подкупить кого нужно. У них есть связи, есть деньги.

— А ты им писал? — поинтересовался Кристоф, внимательно наблюдая за мной.

— Писал, конечно, — ответил я и, опустив плечи, тяжело сел на свою кровать.

— И что? — Кристоф вопросительно приподнял бровь, явно ожидая продолжения.

— Ничего, — я горько усмехнулся. — Полное молчание. Из всех моих знакомых, только Рой пришёл на суд. Больше никого не было.