Эти слова будто молнией пронзили меня. Внутри всё перевернулось.

— О чём он говорил? — мой голос дрогнул, но я старалась сохранять спокойствие.

Гюстав бросил на меня недоверчивый взгляд.

— А чего это он так заботится о тебе? — спросил он с едва заметной насмешкой, но в его тоне чувствовалась угроза.

Я пожала плечами, стараясь выглядеть безразличной.

— Может быть, потому что ты попросил? — ответила я, вставая со стула и начав убирать за собой посуду. Я не хотела продолжать этот разговор.

Пытаясь сменить тему, я добавила:

— Я завтра пойду к родителям.

— Нет, ты останешься дома, — резко перебил он.

Кружка выскользнула из моих рук и с грохотом упала в раковину. Я повернулась к нему, не веря своим ушам.

— Что?

— Ты никуда не пойдёшь!

— Гюстав, ты же всегда позволял мне навестить родителей. Мне нужно сделать там уборку.

— Сами справятся, — отрезал он, и в его голосе не было ни тени сомнения.

Я стояла, глядя на него, не понимая, что происходит. Гюстав никогда раньше так не реагировал на мои поездки к родителям.

— Гюстав, я не прошу разрешения. Я просто сообщаю, — сказала я, пытаясь сохранить спокойствие.

— Я сказал нет, значит нет! — отрезал Гюстав.

Слёзы подступили к глазам, и я с трудом сдерживала их. Остаться дома не было для меня проблемой, но то, как он пытался меня контролировать, ломал мою волю, будто я была игрушкой в его руках. Этот гнетущий контроль разрывал меня изнутри.

Чтобы не усугублять ситуацию, я лишь кивнула и продолжила мыть кружку. Но внезапно я ощутила его тёплые руки, обнимающие меня за талию.

— Иди, Селин, — его голос стал неожиданно мягким, и он коснулся губами моей шеи. — Я просто хотел проверить тебя. Не плачь. Я не хочу, чтобы ты плакала.

Его слова звучали почти успокаивающе, но я осталась неподвижной. Прикосновения, которые когда-то могли принести мне утешение, теперь вызывали лишь странное чувство пустоты.

Я замерла, всё ещё держа кружку в руках, и его губы вновь коснулись моей шеи. Но вместо тепла и близости, которых, казалось бы, я должна была ощутить, я чувствовала лишь холод и растерянность.

— Селин, — продолжал он, чуть крепче обнимая меня, — я знаю, что был неправ. Просто мне больно. Больно от мысли, что ты больше не моя, что в твоём сердце появился кто-то ещё.

Его слова были пропитаны горечью, и я почувствовала, как ком подкатывает к горлу.

— Я всегда была твоей, Гюстав, — тихо ответила я, но сама не верила своим словам.

Он повернул меня к себе, заглядывая в глаза. Его взгляд был другим, без привычного холода. В нём читалась какая-то искренняя усталость, отчаяние.

— Я не хочу терять тебя, Селин, — сказал он, проводя рукой по моим волосам. — Я знаю, что был жесток. Знаю, что ты несчастна. Но ты должна понять — я люблю тебя.

Эти слова, которые когда-то могли бы растопить моё сердце, сейчас звучали как последний аргумент, как попытка удержать меня там, где мне уже не хотелось быть.

— Любовь… — прошептала я, опуская взгляд. — Любовь не должна причинять боль, Гюстав.

Он молчал, его руки всё ещё крепко держали меня.

— Знаю. Но я хочу, чтобы у нас всё было хорошо, Селин.

А я? Я не знала, чего хотела. Всё во мне было разорвано на части. Гюстав был прав: я уже предала его. Я изменила ему с Арманом — его другом, человеком, которому он доверял. Но Арман не виноват. Он старался избежать меня, держаться на расстоянии. А я не отставала. Это была моя вина. И иногда мне казалось, что я вовсе не достойна любви Гюстава.

— Милая, — он поднял мою голову за подбородок, заглядывая в мои глаза. — Селин, не расстраивайся. Я тебе доверяю, и… хочу сказать, что если бы не Арман, я бы и не опомнился.

Его слова эхом отозвались внутри меня. Боже… Я чувствовала себя ужасной, самой отвратительной женой на свете.

Лучше бы он продолжал злиться. Лучше бы он был со мной жесток, чем таким… таким мягким и понимающим. Это лишь усиливало чувство вины. Он заставлял меня осознавать, насколько низко я пала.

Гюстав наклонился ко мне, его губы медленно приближались к моим. Он поцеловал меня — настойчиво, требовательно, словно пытался вновь пробудить во мне ту женщину, которая когда-то была только его. Но я не отвечала на его поцелуй. Его язык проникал внутрь, а прикосновения становились всё настойчивее.