Муся прошла к столу. Там лежало извещение, - коротенькая бумажка со штампом:

"Обвинения, выдвинутые против Вашего мужа, Силантьева Василия Никаноровича, не подтвердились. К сожалению, он умер от крупозного воспаления легких.

Справка выдана на предмет..."

Далее слова расплылись, исчезли. Муся судорожно скомкала справку и только простонала, как выдохнула, да так и застыла, глядя в пустоту.

Подошел Володя, положил ей руку на плечо:

– Мамочка, мама... Выдержим. Мы тебе помогать будем...

Таежная река Турга. На берегу ее опытная станция: несколько бревенчатых домов, вертлюги на метеоплощадках, поля. Ранняя осень. На станции пустынно, лишь на завалинке одного из домов сидят два мальчугана, болтают босыми ногами и упоительно тоненькими голосами поют:

Накинув плащ, с гитарой под полою,

Я здесь стою в безмолвии ночной.

Не разбужу я песней удалою

Роскошный сон красавицы мо-ей!

Мария Ивановна тяжелой походкой, с небольшим саквояжем подходит к дому:

– Ребятки, где здесь контора станции?

– А вон там, в крайнем доме.

Мария Ивановна пошла к тому крайнему дому, а ребятишки опять запели:

Не разбужу я песней удалою

Роскошный сон красавицы мо-ей!

Мария Ивановна поднялась на крыльцо, открыла дверь и чуть не вскрикнула от удивления - за столом сидел Макарьев.

– Миша? Ты?
– Она заплакала.

– Что с тобой?

– Васю вспомнила...

Макарьев встал, скорбно склонил голову. Помолчали.

– Крепись, Маша.

Она вытерла слезы и сказала:

– Извини... Все еще не привыкну...

Макарьев подошел к ней, дотронулся до волос, она отвернулась и спросила иным тоном:

– А что ты здесь делаешь?

– Тебя встречаю. Я уже второй год как в Верхнетургинске. Главный областной агроном, прошу любить и жаловать.

– А здесь чего сидишь?

– Говорю - тебя встречаю. Директора станции перевели в совхоз. Маркович, как ты знаешь, ушел на фронт. А здесь придется тебе властвовать. И селекционером будешь, и начальником. Без сибирского хлеба не выиграем войну. Так что принимай дела.

Муся оглядела стеллажи, приборы, каталоги и сказала:

– Внушительно!

– Маркович был работник серьезный... Он начинал еще у твоего отца. Гляди.
– Макарьев открыл один шкаф, другой, третий... И все завалено образцами - маленькие пакетики семян с надписями.
– Более трех тысяч. Вот каталоги, - Макарьев указал на папки с каталогами.
– Это элитные растения. Здесь самоопылители... Это перекрестники. У дядюшки Якова товару всякого выбирай на вкус.

– Да, скучать не придется, - сказала Муся.

– Еще бы!.. Я тут почти неделю проторчал. Богатый материал. Честно говоря, завидую твоей работе.

– Садись рядом.

– Да где мне! У меня и пальцы не гнутся. Какой я селекционер! Между прочим, я тут вычитал, - он указал на каталоги, - один сорт пшеницы, "таежную-девятнадцать", Маркович особо выделял. Обрати внимание!
– Он вынул из шкафа небольшой снопик и передал Мусе.
– Ведет себя не как самоопылитель, а как перекрестник. Странно?

Муся поглядела на колос, на чуть красноватое зернышко.

– Гибрид... сложный. Пока ничего примечательного незаметно.

– Ну, Маркович не станет зря откладывать на видное место.

– Поживем - увидим, - сказала Муся.

– Само собой... Да, а где твои вещи?

– Я пока налегке, - ответила Муся.
– Кое-что в Верхнетургинске оставила. Вот обоснуюсь, ребят вызову, тогда и вещи привезу. А ты где живешь? Не женился еще?..

– Я, Маша, бобыль. Один как перст.

– Отчего ж не женишься?

– В экспедиции всю пору. Всю жизнь пеший.
– И сказал иным тоном: Надеюсь, ты мне позволишь помочь тебе...

– Я справлюсь, Миша. Спасибо!

И опять вороха семян на столе, и сортирующие их ловкие женские руки, и пакетики с образцами, и записи в каталогах, и высевание в плошки... и зеленя, зеленя.

Только помогают ей другие люди, и лицо ее теперь другое: скорбное, с резкой складкой меж бровей, как надруб. И Мусей ее уж не назовешь - Мария Ивановна.

От зеленей в плошках сначала через окно, потом с высоты птичьего полета мы видим просторную весеннюю сибирскую землю - всю в зеленеющих березовых колках, в черных пахотных косогорах и в рыжих от прошлогодней стари низинах с блюдцами просыхающих болот.