– Значит, бабушка ждет нас?
– спрашивает Володя.

– Конечно. Она письмо прислала.

– Мама, а наша бабушка старенькая?
– Наташа подходит к матери, обнимает ее за плечи, старается заглянуть в лицо, расшевелить ее или насмешить. Она, поди, чепец носит, как в книжках?

– Она всегда по моде одевалась, - ответила мать, грустно улыбаясь.

– В школе говорят, что пароход пристает прямо к лесному берегу. Можно брусники набрать, пока он стоит, - сказал Володя.

– Ой, мы наберем брусники для бабушки!
– обрадовалась Наташа.

– Вот и молодцы, - сказала мать.

– А как же папа?
– спросил Володя.

– Я тут погляжу за ним. Поправится он - тогда и мы приедем в Москву. А за вами тетя Ирина прилетит. Ей телеграмму дали.

Муся в лаборатории упаковывает зерно в пакетики, надписывает их, складывает в стопки.

– Марфа, это вот образцы "урожайной". А здесь "магницкий овес".

– Я боюсь перепутать... У меня голова дырявая, - говорит Марфа.

– Я все записала... И в каталогах все есть...

– Вы уж погодили бы до приезда новенькой, - говорит Марфа.

– Это от меня теперь не зависит.

Открывается дверь, входит старшая сестра Марии Ивановны, Ирина. Это строгая располневшая женщина в сером дорожном костюме и в шляпе. Светлый плащ висит на согнутой руке.

– Муся, что случилось?
– спросила от порога.

– Ирина, милая!
– Мария Ивановна кинулась к ней на шею и разрыдалась, не стыдясь своих слез.

Муся с Ириной собирают детские вещи, упаковывают чемоданы. Детей нет. Ирина, заперев последний чемодан, присела на стул и сказала решительно:

– Ты как хочешь меня ругай, но я тебе прямо скажу - во многом ты сама виновата.

– В чем же?
– спрашивает Муся.

– Да хотя бы в этой истории с кулацкой заимкой!

– Какая же она кулацкая?

– Ну не будем придираться к словам. Ладно, я еще понимаю тебя, когда ты проводила там опыление пшеницы. Ну, дело требовало... Но забирать с собой на станцию Авдотью?.. Это уж слишком!

– А бросить людей, которые помогли тебе... На произвол судьбы! Это не слишком?

– Но пойми же наконец, под какой удар ты ставила Василия! Станцию! Все свои опыты! У тебя же не частная лавочка, а государственное заведение! С этим считаться надо.

– С этим я считаюсь, - сухо сказала Муся.

– Нет! Желание быть доброй у тебя сильнее чувства служебного долга. Но мы ученые. Во имя науки мы не имеем права рисковать собой и своим делом ради отвлеченных филантропических идей. Неужели тебя папина судьба ничему не научила?

– Папу ты оставь в покое... И науку тоже. А насчет отвлеченных филантропических идей я тебе вот что скажу. Грош цена той науке, которая слепа и глуха к человеческим страданиям. Если мы работаем не для собственного благополучия, а для блага людей, то как же мы смеем проходить мимо той же Авдотьи, не протянув ей руку помощи?

– Ну, Авдотья еще не весь народ...

– Понятно... Проще служить отвлеченному народу, чем возиться с этими Авдотьями...

– Мы говорим на разных языках.

– Пожалуй...

Вознесенская пристань. Пароход готов отчаливать - раздался гудок. Муся чинно прощается с Ириной.

– Поезжай в Тимирязевку: Вольнова попроси. Может, он поможет. Все-таки у него вес, - говорит Ирина.

– Да, да, - машинально произносит Муся, потом целует детей.

– До свидания, мои милые... До свидания!

– Мама, а у тебя слезка на щеке, - говорит Наташа.

– Да что ты? Это водой с реки брызнула капелька...

– Мам, приезжайте и вы... Забирай папу с собой. Там он скорее поправится, - говорит Володя.

– Приедем, приедем! Целуйте бабушку.

Опять гудок. Пассажиры ушли на пароход. Поднят трап, и Муся долго машет отходящему пароходу.

Потом медленно поднимается в гору, идет по полю. А поле зреющей высокой пшеницы все ширится и ширится до самого горизонта. И нет больше ни тайги, ни реки, ни строений, ни дымков... Бескрайнее поле, желтое поле, бегут по нему размеренные волны, да вьется узкая дорога, да человек идет. Да песня в небе льется, грустная, с хрипотцой, будто усталый женский голос поет:

Средь высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село,

Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

Муся выключает радиоприемник, из которого и разливалась песня. Стало тихо. Она бесцельно прошлась по опустевшей теперь комнате, оправила одеяла на детских кроватках и вышла в коридор.

Здесь она почти столкнулась с молодой женщиной, которая шла с Судейкиным.

– Мария Ивановна!
– окликнула ее женщина.

Муся узнала ее, улыбнулась.

– Здравствуйте, Люсенька!