– Значит, вразумлять будете? Но кого же?

– А это военная тайна. Что у тебя за конфликт приключился?
– спросил Макарьев.
– Мне уж звонили, жаловались на твою заносчивость!

– Приезжал председатель РИКа. Это командир в фуражке. И набросился на меня: "Сей незамедлительно!" Чуть ли не кулаком стучал. Ну, я его и выставила за порог.

– Нехорошо! Он же показатель гонит.

– Я не понимаю, чего они всполошились с этим севом?
– спросила Мария Ивановна.
– Да, идет война! Иные хозяйства ослабли. Так пусть сеют пораньше. Но есть еще крепкие колхозы. Зачем их подгонять? Зачем стричь всех под одну гребенку?

– Председатель РИКа не виноват, Маша... Это наш Лясота кинул сверху лозунг насчет раннего сева. Вот все и стараются.

– И откуда они только берутся?

– Кто? Филипп, что ли?

– Да я про этих начальников вроде председателя РИКа...

– Эх, Маша, был бы святой, а угодники найдутся.

– Да, пожалуй, ты прав. Ну что ж, пошли на пленум!

– Нет, Маша... Я приехал проститься с тобой.

– Как?

– Еду на фронт.

Макарьев и Твердохлебова идут по скверику. В пустынном уголке возле скамейки они остановились, Макарьев, как-то полуотвернувшись, глядя на свои ботинки, проговорил:

– Я хочу тебе что-то сказать, Маша. Может, присядем?

Она молча села. Макарьев продолжал стоять, глядя все так же косо и вниз.

– Я сегодня же уеду... Завтра буду в военкомате, а там - на фронт. И я больше не могу молчать... Я тебя люблю, Маша...

– Не надо об этом, Миша, не надо...

Он опустился на скамью и положил голову ей на грудь. Она как бы машинально гладила его волосы и смотрела прямо перед собой невидящими глазами.

С таким же отсутствующим взглядом она провожала его на перроне и смотрела куда-то вдаль, поверх его головы.

– Маша!
– кричал он с подножки вагона.
– Я буду писать тебе - ты мне отвечай, слышишь?

– Да, да... Хорошо!
– Она кивала, прощально махала рукой. А взгляд оставался все таким же - невидящим.

Осень. На окнах первый налет морозного рисунка. Входит со двора Володя, вносит несколько кружков мороженого молока, потирает руки, говорит радостно:

– Ну, мама, дорожка промерзла, уф! Как по асфальту покатим.

Мария Ивановна укладывает в рюкзаки продукты на недельный срок Володе и Наташе. Двумя стопками разложено мороженое молоко - шесть кружков Наташе, шесть Володе. Потом картофельные лепешки. Тоже на две стопки.

– Наташа, картофельные лепешки уже посолены - только разогреть надо. А молоко оттаивай на медленном огне. Не то пригорать будет, - наставляет Мария Ивановна.

– Господи, уже уяснила, - как взрослая, отвечает Наташа.

В окно кто-то постучал. Володя выглянул в форточку и крикнул:

– Мам, ребята уже собрались! Только нас ждут.

– Ну, ступайте, ступайте!..
– Она затягивает рюкзаки.

Дети одеваются.

– Володя, уши завяжи!
– приказывает Мария Ивановна.
– Смотри не обморозь!

– Да ты что? Каких-то десять километров всего... Мы единым духом доедем.

– Наташа, накинь еще вот эту шаль, - подает она дочери клетчатую толстую шаль с кистями.

– Да я что, бабушка? Мне и в платке не холодно.

– А я говорю - повяжи!

– Ой, прямо кулема, - ворчит Наташа, но шаль повязывает.

Кто-то опять стучит в окно.

Володя хватает рюкзак и в дверь.

– Если будет занос, в субботу не приезжайте, я сама съезжу к вам, наказывает Мария Ивановна.

– Ну да, испугались мы твоего заноса, - говорит Наташа.

Ушли дети, и квартира опустела. Мария Ивановна подходит к столу, машинально оправляет скатерть, берет треугольничком сложенное воинское письмо. Развернула, пробежала глазами, улыбнулась. Потом выдвинула ящик стола, достала чистый лист бумаги, ручку, села писать письмо: "Остались мы тут одни бабы. Работаем да вас вспоминаем. Конец лета был дождливый, бурный. Не только хлеба - овсы полегли. И только одна "таежная-19" устояла, та, что выделил Маркович. Помнишь, белесые колоски и красноватые зерна? Урожай дала средний, а устойчивость у нее просто поразительная. Так вот в чем ее секрет... Буду тянуть ее, тянуть за уши. Улучшать..."

Скрипнула дверь, на пороге показалась встревоженная машинистка:

– Мария Ивановна, в лабораторном цехе беда...

– Что такое?
– оторвалась от письма Мария Ивановна.

– Степанида упала со скамьи.

– Как упала?

– Так... Перебирала семена и вдруг повалилась, повалилась... На полу лежит. Кажись, не дышит.

– Позвоните доктору, чтобы немедленно явился!
– Мария Ивановна бросилась из кабинета.

Лабораторный цех. Возле длинного стола, на котором насыпан ворох семян, суетились бабы. Входит Мария Ивановна.