Она покачала головой.

— Нет, и не совсем. Мне просто нравится идея дразнить тебя, но при этом ты не можешь обращаться со мной грубо.

Я понизил голос.

— Тебе нравится, как я обращаюсь с тобой.

Она вздрогнула.

— Да, это так. Но мне почти так же нравится сводить тебя с ума.

Ее руки потянулись к поясу халата. Легким движением пальцев она развязала его. Она пожала плечами, и черный шелк соскользнул с ее плеч на пол позади нее. Я сделал глубокий вдох, от которого у меня перехватило дыхание. Под халатом она была обнажена. Ее глаза встретились с моими, когда она стояла там, беззастенчиво, великолепно обнаженная. Солнечный свет падал в окна под острым углом, окутывая ее наполовину тенью, наполовину светом. Я не знал, куда, черт возьми, смотреть. Она была стройной и подтянутой. Было очевидно, что женщина тренировалась, и у нее все еще были какие-то убийственные изгибы. Ее полные груди и пышные бедра манили меня, как песня сирены.

Она шагнула вперед, и я понял, почему она надела каблуки. Теперь мы были почти одного роста. Все, что мне нужно было сделать, это наклонить голову, чтобы дотянуться до ее губ. Я сократил расстояние между нами и накрыл ее рот своим. Она прижалась ко мне, ее мягкая грудь прижались к моей груди, пальцы уперлись в мой живот. Наш поцелуй был целомудренным, мы целовались, не разжимая губ, и когда я попытался углубить его, она отстранилась. Рычание, вырвавшееся из моего горла, было животным. Она отступила на шаг и рассмеялась. Я проигрывал ей этот раунд, но, черт возьми, я не мог прикоснуться к ней две недели, и это чуть не свело меня с ума. Она была так близко, но я не мог сделать то, что хотел… Должно быть, она еще большая садистка, чем я думал, раз наслаждается этим. Наверное, меня это не должно было так возбуждать, но мой член напрягся между нашими телами, словно у него был свой разум.

Она отвернулась от меня, и я застонал. Эта задница. Черт возьми.

Я наблюдал, как она, почти не запинаясь, направилась к дивану на своих высоких каблуках. Это было хорошо, что она стала лучше относиться к себе, бережнее относиться к своему телу. Это хорошо для нее, но, с эгоистической точки зрения, хорошо и для меня. Это означало, что мы, вероятно, сможем больше трахаться. У меня были недели, когда нужно было выплеснуть накопившееся напряжение. Если бы ее нога начала беспокоить ее в середине выходных, это не имело бы значения. Я бы нашел какой-нибудь способ носить ее с собой по дому, чтобы она могла экономить силы. Я бы собрал здесь все подушки и соорудил из них маленький трон для нее. Я бы нашел способы заставить ее кончить так, что ей даже не пришлось бы двигаться. Я жадно слушал звуки, которые она издавала, когда теряла самообладание, отчаянно хотел услышать свое имя на ее губах, когда она кончала.

Она схватила с дивана мягкую подушку и, вернувшись ко мне, бросила ее к моим ногам.

— Иди сюда, — сказал я, наклоняя голову.

Мне захотелось поцеловать ее. Я хотел подразнить ее своим языком, довести до того же исступления, до которого она довела меня, но она только улыбнулась своей порочной улыбкой и покачала головой.

Плавным движением она опустилась на колени у моих ног. Я чуть было не спросил ее, все ли с ней будет в порядке, но сдержался. Она была взрослой женщиной, которая знала свои физические пределы. Если она думала, что со своим больным коленом еще какое-то время все будет в порядке, я был уверен, что так и будет.

Ее ногти нежно царапали мои бедра. Мой член снова напрягся, на кончике блестела капелька смазки. Она проигнорировала это, повернув голову, чтобы поцеловать внутреннюю сторону моего бедра, так близко, но так чертовски далеко.

Она еще раз поцеловала меня в ногу, на этот раз чуть выше, и прошептала мне:

— Я имела в виду то, что сказала тем утром.

— Каким утром? — Выдавил я из себя. Эта женщина могла довести меня до сердечного приступа.

Она посмотрела на меня из-под ресниц, и я чуть не взорвался. Она была так чертовски красива. Я согнул руки, проверяя прочность веревки. Это место было старым и редко использовалось. Балка, к которой она меня привязала, заскрипела, и я остановился. До нее могли добраться термиты, а я не смог бы до нее дотронуться, даже если бы обрушил крышу нам на головы, пытаясь освободиться.

— У твоих родителей, — сказала она, полностью привлекая мое внимание к себе. — Когда я сказала тебе, что ты всегда должен быть голым. Я это имела в виду.

— Ты можешь раздеть меня, когда захочешь. Только скажи.

Она ухмыльнулась и продолжила мучить меня. Ее губы прижались чуть сильнее, ногти впились чуть глубже. Эти прекрасные груди были полными и тяжелыми, соски напряглись от желания. Я хотел взять их в рот и ласкать до тех пор, пока она не закричит. Наконец ее пальцы поднялись и погладили мой член. Мои яйца напряглись, и давление на позвоночник усилилось. Я был на волосок от того, чтобы кончить в ее руку, как гребаный подросток.

Она провела большим пальцем по головке моего члена, используя мою предсеменную жидкость, чтобы облегчить себе движение. Ее пальцы сжались вокруг моего основания, и я застонал, уткнувшись подбородком в грудь. Наконец она наклонилась вперед и взяла меня в рот. Я смотрел на нее сверху вниз, наблюдая, как мой член скользит по ее полным губам, чувствуя, как ее язык скользит по моей разгоряченной коже. Ее веки дрогнули, и она издала горловой звук, похожий на сдавленный стон.

Боже, благослови женщин, которые получают удовольствие от того, что дарят его.

Кончик моего члена уперся в нее, и я почувствовал, как дернулось ее горло. Она снова скользнула ртом по моей длине, прежде чем эта конвульсия превратилась в рвотный позыв. Значит, глубокого минета не произойдет. Все было в порядке. Я был достаточно взрослым, чтобы не ожидать этого, хотя, если бы она захотела, в ближайшие дни, недели и, надеюсь, месяцы я бы научил ее, как брать всего меня целиком. Пока что она брала меня столько, сколько могла, а остальное делала руками. Другой рукой она обхватила мои яйца, поглаживая их на весу, нежно потянув так, что у меня сжалась челюсть.