Шрифт:
Под березой было холодно и противно. Осенняя сырость под накинутый платок пробирается, под сарафан лезет, ноги зябнут, нос краснеет...
Но не зря ждала - не успели петухи пропеть, с дерева темная тень ссыпалась.
– Поздорову ли, Аксинья свет Алексеевна?
Аксинья и слова сказать в ответ не смогла, стояла, как тогда, на ярмарке, дура дурой.
Хорош же!
До слез, бессовестно хорош!
Мало золотых волос и зеленых глаз, там еще и плечи широкие, руки сильные, талия тонкая, ноги длинные... а улыбка бесовская. Лукавая, так грех из нее и смотрит.
– А...
И она стоит тут, дура дурой, простоволосая, в маменькином платке старом, в сарафане штопанном - горе горькое, а не боярышня. Так бы и ринула платок наземь, и ногами потоптала.
– Благодарствую, что пришла, что не отказала. А еще больше за сердце твое доброе, что на муку и казнь меня не выдала, - соловьем разливался Михайла, чувствуя благодарную публику.
Разве нет?
Стоит, дурочка, глазами хлопает, что та сова, слова выговорить не может. А глаза-то жадные, завистливые. Оно и понятно, ей до сестры, как Михайле до престола.
Наконец и Аксинья отмерла.
– Я... мошна у меня.
– Так может, ты мне ее на следующее свидание вернешь?
Михайла посмотрел лукаво, дерзко... от такого взгляда бабы в полон строем сдавались, и эта тоже не умнее. Побелела, покраснела закивала, как лошадь. И ни слова о том, что мошна не его, а краденая. То-то же! И нечего тебе о таком думать, лучше мы продолжим.
– Я как тебя, боярышня, увидел, так только тебя одну и видел! Других не замечал...
Аксинья цвела и млела, Михайла разливался, что весенняя река, а попутно и про Устинью вопросы задавал. Только по-умному.
Не в лоб, нельзя так. Видно же, что девка на сестру злобится.
В обход надобно, осторожно.
К примеру.
– Неуж ты еще не сговорена? К такой красавице женихи ломиться должны, ворота обивать. Или просто старшую хотят прежде выдать?
– Хотят, - кивнула Аксинья, умалчивая о том, что женихов-то и рядом у нее нет.
– Так небось, отец присмотрел кого. Скоро и тебя, боярышня, посватают, уверен я в том. А мне останется лишь плакать горестно...
– Не присмотрел, - утешила Аксинья несчастного страдальца.
– У нас род боярский, древний, абы за кого отец нас не отдаст.
Не то, чтобы Михайлу это утешило. Но - сойдет покамест. Главное, что его красавица пока не сговорена. Остальное порешаем.
Конечно, за одно свидание он у Аксиньи много не узнал. Да и не собирался, правду говоря.
Будет еще время, будет еще место. Сейчас он просто, посмотреть пришел, оглядеться, да, и про кошель свой напомнить. А заодно придумать, как следующую встречу обустроить.
Согласится ли боярышня?
Она уже на все согласна. Вздумай он ей сейчас юбку задрать - даже не пискнула бы. Да только Михайле не она нужна, он за другой добычей охотится.
И своего добьется. Его верх будет, он точно знает.
Михайла целовал руки одной девушке, и думал о другой.
Его время еще придет.
Глава 6.
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.
Если смотреть по святцам, прабабушкой мне Агафья Пантелеевна не является. Скорее, прапрабабкой. Она была сестрой моего прапрадеда.
Замуж ее не выдали - в ней сила проснулась. Но и волхвой она не стала.
Для этого надо было от всего мирского отказаться, а Агафья на то оказалась не способна.
Или нет?
В той, прежней жизни я редко задавалась такими вопросами.
Прабабушка просто есть.
Что было в ее жизни, чем она занимается, чем интересуется, был ли у нее любимый... детей, вроде как не было. Или я об этом не знала.
Много ли мы знаем о своих родных?
Только то, что они согласны нам показать.
Впрочем, кровь у нас общая. Так что и во мне могла проснуться сила. Но откуда что взялось?
Кто был первым в нашем роду? Я этого ничего не знала. В той жизни не знала, в этой наверстать постараюсь. Знания - это сила, это оружие, это щит и клинок.
Теперь я не встречу врага безоружной.
Чем дальше, тем больше я понимаю, что враг все-таки был.
И я, и ОН, и Фёдор, и даже подонок Михайла - все мы стали марионетками в чьем-то спектакле. Кто-то стоял за нами, кто-то дергал за веревочки.
Кто?
Я не знаю.
Я только собираюсь вытащить этого паука на живой свет, и придавить. Насмерть.