– Им же еще запань платила!

– А ты хочешь, чтобы они даром вкалывали?

– Вот вы и вкалывали даром. Я тебе, дураку, пытаюсь втолковать это, а от тебя отскакивают слова, как горох от стенки.

– Ты подбирай выражения, не то можешь язык прикусить.

Во время этой неожиданной перепалки Семынин молчал, с опаской поглядывал на распалявшегося Вилкова.

– Ну, ладно, ладно!
– стал утихомиривать его Боборыкин.
– Я ж к вам с добрым советом. Начальство намекнуло, что делать надо. По знакомству, понял? А сделать надо вот что: напишите заявление в прокуратуру: так, мол, и так - наш бригадир или прораб он? Как вы его называете? Не считался с коллективом, заставлял работать в сверхурочные часы и даже по выходным дням. А за то, что мы не соглашались, подменял нас незаконным наемом со стороны, переплачивал случайным рабочим, доводя тем самым нас до отчаянного положения. Ну и все в таком роде. Напишите и завтра же подайте заявление. Вам все выплатят, все до копейки. Точно говорю. Суд прикажет!

– Одного я не могу понять - с чего это ты нас так полюбил?
– с усмешкой спросил Вилков.

– Да вы же дети неразумные!
– Боборыкин, все более возбуждаясь выпитой водкой, размахивал руками и с жаром говорил: - Мне жаль вас. Все ж таки я работник запани, в управлении состою. А он и вас обидел, и наших сплавщиков разлагал. Такие люди, как Чубатов, хуже заразы. Это ж они воду мутят. И сами жить не умеют, и другим не дают. Он же психопат... Ненормальный! Таких надо либо в тюрьму сажать, либо в сумасшедший дом! Боборыкин пристукнул кулаком по столу.

– Ну, ты и фрукт!
– сказал Вилков в изумлении.
– А я думал, что ты ненавидишь его из-за Дашки. И еще помогал тебе... По пьянке...

– Очнись! При чем тут Дашка? Он же преступник, растратчик! Его надо на чистую воду выводить. Это долг каждого честного человека...

– Ну, хватит!
– гаркнул Вилков, вставая.

В одну руку он взял бутылку водки, второй схватил за ворот Боборыкина и потащил его к двери.

– Да пусти ты, обормот!
– Боборыкин вырвался из цепкой лапы Вилкова и вернулся к столу за портфелем.
– У меня здесь документы, понял? А вам привет с кисточкой!
– В дверях приставил большой палец к уху и помахал растопыренной ладонью.

– Ничего себе компот заварился, - сказал Семынин после ухода Боборыкина.
– Что делать будем?

– Придется идти к капитану. Иначе Ивану тюрьма.

– Эх ты, Федя, съел медведя!.. Неужто от твоего похода что-либо изменится?

– Не знаю, - ответил тот и зло выбросил в форточку стакан с недопитой водкой.

16

На следующее утро Вилков с Чубатовым встретились неожиданно возле милиции; Вилков выходил от следователя, а Чубатов шел по вызову на допрос. Они не виделись с той самой драки на таежном речном берегу...

Тогда они только что сняли свои пожитки с плотов и сносили их в лодки, нанятые в удэгейском селе. Лодки пригнал Чубатов и застал своих лесорубов на берегу пьяными. Возле них крутился Боборыкин, тоже пьяный, с возбужденным красным лицом. Чубатов сообразил, что, пока он пригонял лодки, этот тип даром время не терял, и грубо обругал его: "Ты, мать-перемать, долго будешь путаться в ногах! Кто тебя звал сюда с водкой?" - "По закону полагается выпить отходную, - ответил тот насмешливо.
– Рабочие не виноваты, что хозяин у них обанкротился".
– "Чего ты на человека набросился?
– загудели лесорубы.
– Он же ото всей души. Ничего не жалеет. Компанейский человек".
– "Поменьше компании надо было водить, а побольше работать. Вот и не сидели бы здесь на перекате!" - "Это мы, значит, не работали? А ты, значит, работал? Так выходит?!" - "За вашу работу не на лодках везти вас, а пешком по тайге прогнать... Да в шею!" "Нас в шею? Ах ты мотаня! Живодер!" - "Лодыри! Захребетники!" Ну и пошла щеповня.

Первым бросился на него Вилков. Прицелился издали, летел неотвратимо и топал, как сохатый, хотел с разбегу сшибить его всей массой своей увесистой туши. Чубатов, увернувшись от удара, принял его на левое бедро и по инерции легко перекинул через себя в воду. Вторым бежал Семынин, и этого сшиб Чубатов кулаком в челюсть. Потом кто-то треснул его по затылку палкой; в глазах ослепительно вспыхнули разноцветные круги, и он упал, теряя сознание. Когда били его лежачего, он уже не чуял.

И вот теперь они встретились нос к носу. От неожиданности растерянно остановились; Вилков настороженно и выжидательно поглядывал на Чубатова. Тот первым пошел к нему и протянул руку с едва заметной виноватой улыбкой:

– Здорово, Федор! К сожалению, ничем порадовать не могу. Деньги не дают, говорят - ждите весны.

– Слыхали, - ответил Вилков и, чуть помедлив: - А как у тебя?

– Хреново... Наверно, посадят. Отчет не утверждают.

– Я это... к следователю ходил. Сказал ему: ежели для суда нужно, то мы напишем заявление, что наем сплавщиков был вынужденным, из-за нас то есть. Мы и виноваты. И на суд придем.

– Ну, спасибо!

– Ты извини, что так вышло между нами. Погорячились.
– Вилков только руками развел.

– Ладно... Я сам виноват, - сказал Чубатов и пошел прочь.

В кабинете у Конькова посреди стола лежала серая папка с крупной белой наклейкой, и - черная надпись: "Дело N_76". Увидев эту папку, Чубатов почуял холодок на спине, и сердце заныло и затюкало... Но виду не подал и говорил, бодрясь:

– Здорово, капитан! Давно не виделись.

Коньков поздоровался за руку, указал на стул, сам сел напротив, все приглядывался к Чубатову.

– Вроде бы никаких следов. У лесника Голованова вы по-другому выглядели.