Шрифт:
Впрочем, это и были первые слова, которые он ей сказал.
Она подняла голову.
– Довольно привлекательная?
– У нас так принято. Так описывают нормальную женщину, не голливудскую красотку.
– А…
Она понятия не имела, комплимент это или нет, что уже будоражило кровь. Мужчина, подошедший к ней сзади в баре, был высок ростом и одет в белую рубашку с расстегнутым воротом и серый пиджак. У него были рыжие волосы такого же темного оттенка, как шкура пса, который был у нее в детстве, с оригинальной кличкой «Рыжик».
– Я работаю в киноиндустрии, – пояснил он. – Вошло в привычку. Вроде как перерабатываешь собственную жизнь в сценарий.
– Вы пишете?
Она отвернулась от него, чтобы видеть только краешком глаза, словно подарок, оставленный в шкафу до Рождества. Эндрю всегда хотел стать писателем. Ей казалось, что желание стать писателем, а не реальный писательский труд, было тем делом, на которое можно было потратить десятилетия своей жизни.
– Раньше писал. На этом денег не заработать. Теперь продюсирую.
Кейт знала, что Эндрю назвал бы это «продажей себя». Эндрю, который уже лет пять даже не брался за перо. Она сделала глоток, легонько постукивая ногтем по бокалу.
– Как увлекательно…
Блистательный сарказм, который, по опыту Прежней Кейт, очаровывал мужчин вроде него.
Он рассмеялся.
– Вы правы. Но это занятие позволило купить особняк в Голливуде.
– Хм-м… – она старалась не показать, что впечатлена и даже немного завидует.
– А вы чем по жизни занимаетесь? – по выговору она поняла, что он ирландец, но, наверное, уже давным-давно уехал из страны.
– Делаю, что хочу, – таинственно ответила она.
Вранье, с какой стороны ни погляди.
– Собрались поехать в какое-нибудь приятное местечко?
– Возможно.
Скоро нужно будет возвращаться домой, снова готовить, поставить стирку, выступать посредником при выборе программы для вечернего просмотра.
Он постучал кредитной картой по стойке бара. Золотая. Она не могла прочитать его имени.
– Могу я предложить вам выпить? Обожаю женщин, пьющих шампанское днем.
Она взяла бокал.
– Нет, спасибо. Предпочитаю садиться в самолет трезвой.
– А я предпочитаю надраться до чертиков, – произнес он с волчьей улыбкой.
Она, сама того не желая, обернулась, чтобы посмотреть ему прямо в лицо, и замерла, словно ей влепили пощечину, увидев его серые глаза и почуяв запах одеколона. Что-то редкое и дорогое.
Виски ему принесли вместе с серебряным подносом для чаевых. Он положил на поднос десятку, словно для него это были гроши, и осушил стакан залпом.
– Что ж… Рад был с вами не поболтать.
И он исчез. Кейт обернулась, вдруг испугавшись – надо же было так облажаться? – и вдруг он вернулся, чуть опершись о краешек ее стула.
– Через шесть дней я возвращаюсь. Рейс из Лос-Анджелеса. Вдруг вы будете где-то рядом и захотите действительно поболтать.
И он ушел, оставив остывающий след ладони на сиденье табурета рядом с ее бедром.
Тем вечером Кейт лежала в постели, рассеянно думая о мужчине из аэропорта. Разумеется, она не собиралась больше с ним встречаться – это смешно. Но само сознание, что ее увидели, что ее заметили, наполняло кровь золотисто-розовым туманом и заставляло сердце легко трепетать впервые после романа с Дэвидом.
В гостевой комнате спали Уотерсы, а в комнате Кирсти – Маккенна, поэтому девочка лежала на животе на родительской кровати, и каждый ее выдох превращался в крик. Трудная ночь в череде трудных дней. Проблемы с легкими означали, что кому-то из родителей всегда придется бодрствовать рядом с ней. Ее маленькое тельце содрогалось от усилий, которые требовались, чтобы оставаться в живых.
Скоро ей должно исполниться пять, на следующий год она пойдет в специальную школу, и, возможно, у Кейт снова появятся свободные дни. Кем она тогда могла бы стать? Она уже стала слишком непохожа на прежнюю себя. Она механически подняла руку, которой гладила дочку, чтобы перевернуть страницу книги, которую не читала. Рядом, сложив руки, спал Эндрю. От его глубокого и ровного дыхания время от времени с шелестом подрагивали простыни. Как доверчиво он положился на нее, на их брак. Словно все это всегда будет с ним, неизменное, как земля под ногами.
Она перевела взгляд на ткань штор, мягко подсвеченных лампой. Они вместе выбирали эти шторы в магазине, и Эндрю тщательно проверил срок гарантии и степень затемнения. Так было с каждым предметом в доме, с каждым дюймом кожи на ее теле. Задержав взгляд на любой вещи, можно было представить себе жизнь с Эндрю в миниатюре, как и почему эта вещь здесь появилась, какие этому предшествовали обсуждения, обмен ссылками, и ее злость, когда он все равно покупал не то. Следы, оставленные на ее теле детьми, видимые и невидимые. Их история. Беда была в том, что у них было много вещей. Они были из тех людей, у которых в доме найдется три вида бальзамического уксуса. Конечно были – она об этом заботилась. Как теперь бросить все это?