Он услышал Сандру еще до того, как увидел, а потом, когда осторожно спустился вниз, сама ее внешность показалась ему оскорбительной. Крашеные курчавые рыжие волосы, провонявшие сигаретами и лаком для волос – и как только она умудрялась не сжечь их? Обтягивающие легинсы и туфли на высоких тонких каблуках, на которых она еле держалась. Сандре было не меньше пятидесяти лет, но одевалась она, словно подросток после набега на магазин дешевой одежды под кокаином. Кейт пришла бы в полнейший ужас. Во всяком случае, Прежняя Кейт, которую он знал до ее дружбы с бедняжкой Эйми, безмерно его удивившей. С каких это пор его склонная к снобизму жена, всегда так старавшаяся показать принадлежность к более высокому классу за счет произношения и стиля, вдруг проявила такой интерес к женщине, болтавшей без умолку о гороскопах и танцевальной музыке? Возможно, он все же совершенно не знал Кейт. Бедная Эйми. Эндрю не нравилось думать об этом, и он смирился, не впервые ощутив себя чужаком в собственном доме, который вдруг заявился без приглашения на вечеринку, устроенную на кухне.

Кирсти была одета в комбинезончик и розовую футболку – симпатичный наряд для ребенка намного младше – в пятнах от банана и слюней. Она была в ходунках, предназначенных для малышей, начинающих ходить, вот только ей к этому времени было уже семь. Казалось, что ей это нравится, насколько ей вообще могло что-то нравиться. Иногда она начинала двигаться по выложенному плиткой полу, загребая согнутыми ногами, словно человек, бредущий по колено в воде по невидимому морю. Из портативной колонки на кухонном столе играла музыка. Что-то попсовое с басами и визгливыми женскими голосами. Женщина с крашеными волосами держала его дочь за руки, управляя ими, словно кукловод.

Оливия стояла рядом, не то чтобы хлопая, но сводя и разводя ладони в такт мелодии.

– Вот так! – кричала женщина. – Молодец, Кирсти. Вот как ты умеешь танцевать.

Эндрю захотелось как-нибудь объявить о своем присутствии, но рядом не оказалось двери, которой можно было бы хлопнуть. Вместо этого он закрыл лицо ладонями. Зашибись! Почему бы просто не принять Кирсти такой, какая она есть? Наверняка она была напугана – весь этот шум, крики, незнакомая женщина.

Покалывание в затылке подсказало ему, что позади, на лестнице, стоит сын, держа в руках игрушку Кирсти, когда-то бывшую кроликом. Не сказать чтобы они были уверены, что девочка вообще ее узнавала. Теперь кролик лишился глаз и ушей, пав жертвой своего рода игрушечного миксоматоза [2] .

– Привет, дружище, – произнес он по привычке, хотя Адам редко ему отвечал.

Ребенок пристально посмотрел на него. В девять лет он начал быстро расти, а лицо стало приобретать суровые черты, напоминавшие Кейт. Скоро, когда вырастет, он станет красавцем.

– Что они делают?

– Танцуют с твоей сестрой.

– Она не может танцевать.

– Знаю.

– Она не чувствует музыку. Так мама говорила. Г-глупо. Ей не понравится.

Эндрю удивленно заморгал. Это было самое длинное высказывание сына с момента ухода Кейт и первый раз, когда он вообще упомянул о ней.

– Хм… Хочешь спуститься?

Он протянул руку очень осторожно, словно перед ним был дикий олень, хотя Адам в девятилетнем возрасте едва ли взялся бы за нее. Более того, он не сделал бы этого и в более раннем возрасте. Мальчик не обратил внимания на протянутую руку и, развернувшись, поднялся обратно.

Эндрю спустился. Женщина не прекращала танцевать еще с минуту после его появления.

– Привет… – нервно сказала Оливия. – Э… Это новый дефектолог Кирсти.

– Сандра, – представилась женщина. – Итак, что тут у нас?

Сандра смотрела Эндрю прямо в глаза, и он почувствовал, что лоб покрывается испариной.

– Нет смысла тянуть резину. Лив, дык я поняла, что ты Кирсти не мама?

«Дык». Она даже грамотно говорить не умеет, а он должен доверить ей своего ребенка?

– Ее матери с нами нет, – выдавил из себя Эндрю.

– То есть мачеха?

Он увидел, как взгляд Оливии помутнел от неловкости и метнулся в сторону.

– Оливия – наш очень хороший друг. Чем вы тут занимались? Она ведь практически не реагирует на музыку, как нам кажется.

Сандра погладила лоб Кирсти раздражающим жестом собственника.

– О… Было доказано, что музыка может стимулировать их, воздействовать на мозг, и это облегчает коммуникацию. У меня докторская степень, – она подтянула легинсы. – Ох… Как же они впиваются в задницу…

В этом была она вся. Шумная, грубоватая и совершенно не боящаяся никого и ничего. К нему она обращалась «любовь моя». Обе руки в татуировках, морщины курильщика на губах, леопардовые легинсы, трое сыновей-подростков от разных отцов. Но при всем этом она была умной и сильной. До того, как выучиться на дефектолога, она была соцработником. Эндрю подозревал, что Оливия ее немного побаивалась. Иногда столь сильное различие между ними тревожило, словно само ее присутствие в этом мире способно полностью уничтожить его. Но все же в тот вечер он немного задержался во время обычного обхода детей перед сном. Адам уже спал, свернувшись плотным калачиком. Эндрю обычно поправлял ему одеяло и иногда волосы, хотя Адам иногда отдергивал голову во сне, что-то бормоча под нос. Как и каждый вечер, он толкнул открытую дверь в комнату Кирсти и увидел, что девочка не спит. Она принимала множество лекарств, которые помогали ей засыпать и просыпаться, предотвращали припадки, регулировали пищеварение и кровообращение. Оливия с помощью мобильника выводила на стену проекцию цветастых морских существ, которая сопровождалась тихой детской мелодией. Глаза девочки, казалось, вовсе не следили за ней, просто уставившись в пустоту. Узоры света и тени на ее радужках. Было неясно, многое ли она способна увидеть даже после операций на глазах, а еще на ушах, бедрах и сердце. Каких же усилий требовало поддержание жизни в этом крошечном тельце!

– Кирсти, – произнес он тихим голосом.

Она не повернулась на голос. Она не знала своего имени. Или знала?

– Это я – твой отец. Папа.

На этом слове он поперхнулся и вдруг искренне разозлился на Оливию. Он давно потерял надежду на самое простое – что дочь когда-нибудь узнает его, посмотрит на него, назовет его папой. Как она смела снова дать ему эту опасную надежду?!

– Готов?

– Почти. Осталось только запонки найти.