– В шкатулке в тумбочке.

Оливия вошла в его комнату, которая так и оставалась только его комнатой, раз она ни разу здесь не ночевала, и открыла нужный ящик. Ее движения были изящными и уверенными, и она мгновенно нашла нужную ему вещь. Его раздражало то, насколько он зависит от нее. Она даже без просьбы с его стороны подошла к нему, помогла застегнуть запонки и улыбнулась.

– Знаешь, все будет в порядке. Не беспокойся.

– Я и не беспокоюсь.

Хотя на самом деле он беспокоился.

– Это так волнительно. Но, понимаешь, большие мероприятия…

Они всегда его тревожили, и в действительности он очень нервничал, думая, что будет, если никто не придет или, наоборот, придет слишком много людей и будет тесно, не всем хватит вина. Он просил приглашенных подтвердить участие, но, похоже, никто моложе сорока больше не понимал, зачем это вообще нужно. В животе урчало, в груди жгло, словно вместо сердца был огненный шар. Оливия и об этом подумала.

– На всякий случай у меня в сумочке есть средство от изжоги. Поезд через пятнадцать минут.

– Знаю. Послушай, я спущусь через минуту.

– Хорошо.

Она развернулась, и он запоздало понял, что нужно было сделать ей комплимент по поводу платья с цветочным узором, макияжа и волос, которым она каким-то образом умудрилась придать еще больше блеска.

– Кстати, ты очень здорово выглядишь.

– Ты тоже.

Она вернулась, положила ладонь на узел его галстука. Он затаил дыхание. Они так редко касались друг друга за те пятнадцать лет, что прожили под одной крышей.

– Знаешь, я тобой очень горжусь.

И она вышла, оставив за собой аромат духов, неуловимый как сон. Эндрю посмотрелся в зеркало – меньше волос и больше морщин, чем он рассчитывал для выхода первой книги, в костюме и при галстуке. Не слишком ли формально? Господи, он понятия не имел. Ребята из его группы по писательскому мастерству вечно носили рваные джинсы и протертые джемперы и натягивали вязаные шапочки на немытые головы. Они, пожалуй, подняли бы его на смех.

Оливия вернулась уже одетая и протянула Эндрю его плащ.

– Идем, великий писатель.

От этой фразы он поморщился. Ее неприкрытые похвалы и поддержка все еще казались ему странными. Придирчивая холодность Кейт почему-то была ближе. Ожидание провала, означавшее, что не стоит и пытаться. На улице шел легкий дождь. Оливия раскрыла зонт, взяла Эндрю под руку, и они пошли к станции. Он не привык ездить в Лондон по вечерам, и казалось странным идти навстречу потоку пассажиров, усталых и бледных, каким и он сам был долгие годы, пока Оливия его не спасла. Они вошли на станцию, купили билеты в автомате и стали ждать на платформе. Он пожалел, что не взял с собой ничего выпить, чтобы успокоить нервы. Может быть, баночку джина. Но у Оливии было странное отношение к выпивке, как и ко многим другим вещам. Они сидели друг напротив друга в безлюдном поезде, усыпанном бесплатными газетами. Он ехал на презентацию своей книги. Он столько мечтал об этом, представлял себе речь, врагов из прошлого, которых он хотел пригласить поприсутствовать при его триумфе. И вот этот день наступил. Сегодня. «Запомни этот день», говорил он себе. Скоро поток времени унесет его дальше, и от этого события, как и от всех остальных, останутся только воспоминания.

Оливия не переставала расспрашивать, кто еще будет на мероприятии.

– Кто-нибудь с работы?

– Э… Я их приглашал, но не уверен.

От своей старой юридической фирмы в Сити он получил несвязный ответ, словно они не поверили, что ему это удалось, или были удивлены тому, что кто-то предпочел писательский труд радостям контрактного права. Было бы мило увидеть там Мартина, злобного бывшего начальника, чтобы заставить его слушать, как чествуют Эндрю.

– Конечно же, моя группа по писательскому мастерству.

– Конечно. Летиция?

– Да.

И почему его раздражало то, что она помнила имя преподавательницы, у которой он учился десять лет назад? Такое положено жене, но она не была ему женой. И в этом состояла отдельная сложность. Как представлять ее остальным? Его редактору, двадцатишестилетней Эйприл, представителю по связям с прессой, которая и того моложе, его агенту Симеону, любителю красных брюк и владельцу дома во Франции? Что сказать о том, кем она ему приходится? Поскольку они никогда никуда не ходили, этот вопрос возникал только в тех редких неловких случаях, когда приходилось приглашать кого-то в дом для выполнения каких-нибудь работ. И, разумеется, с Сандрой, которая сразу вцепилась в глотку и больше не выпускала.

– Адам придет?

– Ну… Кто знает? Ему известно время и место.

Адам мог с равным успехом прийти и очаровать всех, прийти и устроить скандал или не появиться вообще и даже не вспоминать потом об этом. Унизительно ли отсутствие родных на таких мероприятиях? И где сейчас родные Оливии?

– А как насчет Делии? – с надеждой спросил он.

Просто замечательно, если бы Делия, умная и милая, гордая за него, тоже пришла.

– Она сказала, что постарается.

Лицо Оливии приобрело то знакомое неопределенное выражение, с которым она всегда говорила о дочери. Похоже, ей не нравилось говорить о собственном ребенке. Только о его детях.