– Не знаю.

В глубине души он сердился. Кирсти была его ребенком, его главной обязанностью после побега Кейт, и не Оливии было предполагать, что она могла научиться общаться. Разумеется, не могла – им постоянно твердили, что это невозможно и нет ни малейшей надежды.

– Ты знаешь, что некоторые дети не говорят, потому что физически не могут сформулировать слова? Речевой центр в мозге. В общем, иногда они осознают понятия. Но этот язык жестов совсем не похож на язык для глухих. Он проще – они могут показывать слова. Например, «кровать», «молоко» и другие. Даже имена.

Эндрю, который несколько раз тайком плакал из-за того, что дочь никогда не назовет его папой, было очень больно это слышать. Он хмыкнул. Он вдруг ощутил невероятную тяжесть всех этих валунов, которые он пытался катить в гору. Его роман, казалось, усыхавший вместо того, чтобы расти, превращался в запутанный клубок. Весь месяц он только писал и стирал мучительную сцену, в которой один из парней напился, а потом его вырвало прямо на собеседовании. Адам, чье поведение всегда давало повод для тревоги, потому что редкий месяц проходил без вызова в школу из-за драки, оскорбления учителей или отказа делать домашнюю работу. Во всем был виноват Эндрю: разве не должен он был водить мальчика к психотерапевту, когда ушла его мать? Разве подобные события не оставляют шрамы на всю жизнь? А теперь еще и это – мысль о том, что Кирсти может каким-то образом научиться говорить. Да разве это возможно, если она даже не могла поесть или воспользоваться туалетом без посторонней помощи?

– Я об этом подумаю.

– Хорошо.

Он надеялся, что этим все и закончится, но…

– На дворе две тысячи девятый год, – произнесла Оливия после недолгой паузы, гоняя вилкой по тарелке кусок яичницы.

Эндрю показалось, что он погрузился в собственные мысли и упустил начало нового разговора.

– Да.

– Март.

– Угу.

– Я тут подумала…

Он положил вилку. Когда она начинала фразу подобным образом, эти слова неизбежно становились первым камешком в лавине мелких замечаний на одну и ту же тему, не прекращавшейся, пока он не сдастся.

– В следующем месяце будет два года.

Эндрю и в самом деле не сразу понял, что она имела в виду. Он начал прокручивать в голове события 2007 года. Потом вдруг вспомнил, и к горлу подступила тошнота. Апрель. Дождливый день и записка. Кейт ушла.

– Ах да. Я и не думал.

– Много времени прошло.

– Время летит, да? Адаму уже девять. Даже не верится.

Но Оливия не дала увести разговор в сторону от темы.

– Юридически, если вы два года жили раздельно, тебе не нужны основания.

– Да? – он начал понимать, к чему она клонит, но старался об этом не думать.

– Так что тебе будет намного проще. Я о разводе.

Эндрю смотрел мимо нее в огонь, как он потрескивает и пляшет. Это производило почти гипнотическое впечатление, и легко было представить себе первобытных людей: ночной костер, мужчина и женщина. Только это была не та женщина. Она не приходилась ему ни женой, ни кем-то еще. Они даже не притрагивались друг к другу.

– Мне это и в голову не приходило.

Если точнее, то он вообще не задумывался о разводе. Прошло уже два года после ухода Кейт. Эндрю сначала и не знал, что будет дальше: немедленное возвращение, хотя бы телефонный звонок или, возможно, сердитое расставание, при котором они по очереди будут забирать детей на выходные. Но она исчезла бесследно, и иногда ему снилось, что она умерла, а ему никто об этом не сказал. Он даже представлял себя на ее похоронах, как он держит детей за руки: Адам – присмиревший, в коротком костюмчике, Кирсти – в платьице, скорее, сером, потому что для черного она еще слишком мала. Во сне он часто разговаривал с Кирсти, и она ему отвечала. Но ее голоса он никогда не слышал. Слова будто возникали прямо в его голове.

Оливия положила приборы на тарелку. Она редко бывала так настойчива, и это его пугало.

– Просто мне кажется, что тебе следует решить этот вопрос. Это словно… вена, которая вас соединяет. И по ней все еще бежит кровь. Ты думаешь, что она вернется и снова будет с тобой, так, что ли?

– Боже! – он едва не отшатнулся. – Нет, я так не думаю.

Кейт стала чем-то вроде мифа. Он представлял ее себе в самых разных необычных ситуациях, но только не снова здесь, на этой кухне. Этот дом для нее явно невыносим, и она никогда бы сюда не вернулась.

– Тогда почему?

– Это дорого, а денег не так много.

Причина была не в этом, и оба это прекрасно понимали.

– Вовсе не обязательно. Судебная пошлина – всего несколько сотен фунтов.

– Возможно.

Так в чем же причина? Наверное, просто в страхе перед необходимостью снова с ней связаться, возможностью узнать причины ее ухода. Почему жить с ним было так ужасно, что она сбежала, не оборачиваясь, даже несмотря на детей. Да, конечно, однажды он это все узнает, но пока все это походило на подписание закладной на дом, который сгорел дотла. Бессмысленно и даже немного неприятно.