Ни экономическая зависимость, ни геополитический маразм перехода России на позиции атлантизма не пугали либералов: главное, что можно было с огромной долей успеха надеяться на дальнейшее обуржуазивание верховной власти, начало которого было положено Манифестом 17 октября 1905 года. Надо ли напоминать, что и тогда «общество» поддерживало не Отечество, а врага – Японию? Именно в то время русские студенты посылали японскому императору приветственные телеграммы по поводу поражений русской армии на фронте, оппозиционные лидеры призывали к всеобщему неповиновению (предварительно укрывшись на территории Финляндии, где их не могла арестовать русская полиция), а капиталисты давали миллионы «на революцию», дабы сохранить свое имущество. В стенах либеральных организаций проходили заседания советов рабочих депутатов.

С 1905 года прошло всего десять лет, сторонники оппозиционных партий и их вожаки остались на месте. В свое время еще П. А. Столыпин предлагал лидерам оппозиции войти в правительство, однако все они, разумеется, отказались. Ведь одно дело – безвозбранно критиковать государственную власть, прикрываясь ее штыками от народа (либеральные деятели тоже ведь были помещиками, фабрикантами и проч., и требовали в 1905-1907 гг. солдат для подавления революционного движения), и совсем другое – непосредственно отвечать за результаты управления страной. Какие могли быть общие интересы у миллионера Рябушинского, провозглашавшего тосты «за свободу народа», и тех рабочих, которые трудились на фабриках Рябушинского за нищенскую плату?

Очевидно, что рябушинские желали власти лишь для того, чтобы, еще более усилив эксплуатацию масс, увеличивать свой капитал. Поэтому было бы слишком смело говорить об искреннем патриотизме «общественности» на благо существующей государственности: «поддержав войну», она преследовала свои собственные интересы, заключающиеся в передаче управления страной в руки либеральной буржуазии и простой наживе. При этом разбазаривание казенных средств приобрело неимоверные масштабы. Будущий советский писатель и очевидец событий так описывал отсутствие вящей экономии в тылу в ноябре 1914 года, говоря о трате средств для деятелей общественных организаций: «На передовых позициях платят громадные деньги, в то время как у дверей всех союзов стоят целые кадры желающих работать добровольно и бесплатно. Откуда-то свыше санкционированы все эти шальные расходы, и масса денег уплывает попусту. В союзах прекрасные обеды. Опять можно бы обойтись или сделать проще, от голода… Чужие деньги. Этим все объясняется» [275] . Для этого капитализм не гнушался ничем: ни втягиванием страны в непосильную войну, ни разлагающей пропагандой, ни служением своим кумирам в лице западных стран.

Другое дело, что верховная власть должна была осознавать свою шаткость и «бросить собаке кость», однако император Николай II, как известно, был нерациональным политиком, зачастую руководствуясь в своих действиях собственной совестью, ориентированной на сохранение самодержавных принципов управления государством. А совесть – плохое подспорье в большой политике. Тем более что совесть отдельно взятого человека, какой бы высокий пост тот ни занимал, не может являться отражением истины, принимаемой всем обществом.

При этом представляется бесспорным тезис, что последний русский император стал заложником и жертвой как своей собственной политики, так и политики предшествовавших десятилетий. Верховная власть Российской империи сама, собственной деятельностью, на протяжении ряда десятков лет создавала ту ненормальную внутриполитическую ситуацию, что в конечном счете вылилась в открытый конфликт между властью и обществом в начале двадцатого столетия. Однако и «общественность», всемерно, вплоть до клеветнической пропаганды и антигосударственных действий, раскачивавшая «лодку» российской монархии в гибельно-тяжелые для страны годы мировой войны, не может не заслужить обвинений со стороны позднейших поколений в пренебрежении интересами страны и нации во имя собственных сепаратно-властолюбивых целей.

Центральными событиями в противостоянии власти и оппозиции в 1915 году явились два обстоятельства. Принятие императором 23 августа поста Верховного Главнокомандующего и образование 25 августа так называемого Прогрессивного блока Государственной думы. В этот союз вошли шесть фракций Государственной думы – прогрессивные националисты, группа центра, октябристы, прогрессисты и кадеты, включавшие в себя 235 депутатов из 422. К блоку присоединились три фракции верхней палаты российского парламента – Государственного совета в лице академической группы, центра и внепартийных. Для руководства практической деятельностью Прогрессивного блока создавалось Бюро из 25 человек, вдохновителем которого стал лидер кадетской партии П. Н. Милюков. Целью блока стало отстранение от власти царствующего монарха, если тот не согласится на формирование исполнительной власти из лиц либеральных кругов, в том числе и самой Государственной думы.

Оперативность действий оппозиции и ее вдохновителей поражает воображение. Смещение великого князя Николая Николаевича с поста Главковерха было закономерным, но момент был выбран неудачно, так как царю, наверное, следовало бы возглавить армию или сразу, в начале войны, или в момент победного перелома на фронте. Но, очевидно, государь принял это решение, осознавая невозможность Ставки найти выход из критической обстановки и желая устранить двоевластие Ставки и Совета министров на фронте и в тылу. Зато теперь обвинения за военные неудачи ложились непосредственно на плечи венценосца; и, что главное, этот факт позволил оппозиции совместить свои нападки на правящие круги относительно и тыла, и фронта, перемешивая одно с другим. Последовавший роспуск думы только усугубил ситуацию.

На пике военных поражений Государственная дума поспешила напомнить о себе царю. В дни вступления императора Николая II в должность Верховного Главнокомандующего военно-морская комиссия думы под председательством А. И. Шингарева представила доклад со своим видением обстановки на Восточном фронте. Думцы, обвинив «некоторых воинских начальников» в «преступной нерадивости», спешили перечислить итоги Великого отступления: свыше четырех миллионов убитыми, ранеными и пленными; нехватка вооружения; недостаточно обученные пополнения и прочие грехи нашли свое место в этом документе. В качестве одной из основных причин создавшейся ситуации называлось то обстоятельство, что «непроходимая стена разделяла две власти, которые должны были бы работать рука об руку: власть военно-полевую и власть центральную» [276] . Под последней думцы, очевидно, имели в виду в том числе и самих себя.