В деле пропаганды необходимости наступления не отставали и общественные организации, созданные революцией. Так, Исполнительный комитет Всероссийского съезда крестьянских депутатов выпускал воззвания революционно-патриотического содержания (неясно, правда, каким образом в то время могли сочетаться эти два понятия – «революционность» и «патриотизм»): «Братья крестьяне!… Посылая своих сыновей на фронт, говорите им об их солдатском долге. Умоляйте их не отдавать на растерзание родину-мать. Пишите на фронт о том, что если родина не будет защищена, то для крестьян не будет ни земли, ни воли…» [479]

Удивительнее всего, что этот бред центральных организаций порой находил отклик на местах. Так, в своей резолюции от 23 июля Совет крестьянских депутатов и земельные комитеты Тульской губернии призывали Временное правительство к принятию мер в отношении солдат-дезертиров, бунтовщиков и большевиков. Данная резолюция предлагала не принимать таких лиц в общину, а также «не наделять их землей, отнимать имеющуюся землю и лишать их семейства солдат ских пайков». То есть составители этого документа, полагая, что «объединенное крестьянство составит силу, с которой придется считаться и фронту, и тылу», защищали сложившийся в деревне до созыва Учредительного собрания статус-кво. Примечательно, что в качестве санкций за антиправительственные действия было решено лишать людей правомочности в поземельных (а то и продовольственных) отношениях: «…рабочих, добросовестно не исполняющих своих обязанностей, отправлять на позицию, или же не давать хлеба и не принимать в деревню. Подстрекателей на захват и участвующих в захвате высылать из общины и предавать суду как изменников родины, уличенных в краже навсегда высылать из общины и лишать земельных наделов». В завершение резолюция полагала возможным «просить все крестьянские организации революционной России выносить аналогичные постановления» [480] .

Многие высокопоставленные чины не стеснялись пользоваться демагогией, спекулируя на земельном вопросе. Так, в апреле командующий войсками Московского военного округа заявлял: «По совести и чести в Учредительном Собрании наши выборные установят такие законы, чтобы по справедливости всем была земля… Граждане-крестьяне, не дремлет лютый враг-германец, не думает он ни о конце войны, ни о мире… грех великий на том, кто в чем-нибудь в эти минуты ослабит армию» [481] .

Впрочем, само время чрезвычайно располагало к демагогии и массовому обману, дабы иметь возможность удержаться на гребне власти в условиях войны и революции. Так что по части лживой пропаганды революционные власти могли дать монархическому режиму сто очков вперед. В качестве одного из доводов необходимости наступления выступило даже такое обстоятельство, как положение русских военнопленных в Германии. Небольшие брошюрки, наполненные сведениями о зверствах немцев по отношению к пленным, о гибели в плену полумиллиона русских солдат, наполняли фронт. Причем ссылки делались на тех, кто возвращался из плена, например врачей. В итоге, как утверждалось в одной из таких брошюрок, якобы встречавшийся с этими врачами премьер-министр Временного правительства князь Г. Е. Львов сказал, что все это «еще раз подтверждает необходимость наступления на фронте. Так идите и всюду говорите, что наступление это – за освобождение томящихся в плену. Расскажите, что вы пережили, и свидетелями чего вы являетесь, чтобы всем стало ясно, что ждет нас в случае поражения. Свобода – только в победе» [482] .

Широкомасштабную работу в тылу и на фронте проводили войсковые комитеты. Однако и комитеты тоже оказались бессильны «в деле сохранения боеспособности Действующей армии и в подготовке ее к предполагаемому наступлению». Создание института войсковых комиссаров специально для организации наступления, усложнив структуру управления и командования войсками, лишь обнажило фактическое бессилие властей [483] . Поэтому фактически призывы к предстоящему наступлению были уже не во имя победы, а во имя скорейшего заключения мира.

Смена состава Ставки и военного министра в ходе апрельского кризиса также не могли добавить доверия к существующему режиму. Адмирал А. В. Колчак рассказывал об апрельском кризисе таким образом: «Плеханов заметил, что это выступление будет пробой правительства: раз правительство не будет в состоянии справиться с выступившими против него, то какое же это правительство. По всей вероятности оно должно будет пасть» [484] . Тогда Временное правительство отделалось «головами» Гучкова и Милюкова. Но это было только начало, и вскоре в отставку будет отправлен и сам премьер-министр князь Г. Е. Львов, и многие его коллеги, так жадно рвавшиеся к власти при царе.

После апрельского кризиса и последовавшей вслед за ним отставки А. И. Гучкова военным и морским министром стал А. Ф. Керенский, взявший на себя основную миссию по организации и подготовке наступления. Сам будущий министр-председатель накануне наступления объезжал фронты и призывал войска наступать ради «спасения революционных завоеваний». Одним из результатов посещений Керенским фронтовых частей становилось единодушное голосование за наступление, которое мгновенно проходило, подобно страшному сну, как только «верховный главноуговаривающий» покидал войска.

Тем не менее Съезд солдатских комитетов, а также Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов и специально собравшийся как раз в эти дни I Всероссийский съезд Советов полностью поддержали решение Временного правительства о наступлении. Заручившись резолюцией эсеровского Петросовета, А. Ф. Керенский и выехал на фронт, дабы подтолкнуть войска к наступлению. Опираясь на карт-бланш от всех без исключения представительных «народных» организаций и властных структур, правительство рассчитывало на энтузиазм солдатских масс.