В то же время руководимый М. В. Родзянко комитет Государственной думы заявил протест в связи с назначением М. В. Алексеева Верховным Главнокомандующим.

Будучи не согласен с решением Временного правительства, руководимого князем Г. Е. Львовым, Родзянко писал 18 марта премьер-министру Львову, что именно генерал Алексеев «являлся постоянным противником мероприятий, которые ему неоднократно предлагались из тыла, как неотложные… настаивал… на немедленном введении военной диктатуры». М. В. Родзянко утверждал, что М. В. Алексееву не по силам руководить Восточным фронтом в условиях революции. Сторонники Родзянко вносили и собственное предложение: «Единственный генерал, совмещающий в себе как блестящие стратегические дарования, так и широкое понимание политических задач России и способный быстро оценивать создавшееся положение, это именно генерал Брусилов» [467] . Об этом предложении вспомнят немного позже.

Надо сказать, что обескураженный итогами февральского переворота, неожиданно переросшего в революцию, высший генералитет постарался отстраниться от политики, ограничившись чисто военными мероприятиями, что одновременно косвенным образом поддерживало единовластные претензии Временного правительства. Так, генерал В. И. Гурко на заседании фронтового съезда Западного фронта 16 апреля говорил: «Слава Богу – переворот произошел. Прежнее правительство в последнее время вело нас к пропасти. Теперь боеспособность армии изо дня в день поднимается и увеличивается, и мы должны показать немцам нашу силу».

Между тем складывающаяся на фронте обстановка диктовала как раз противоположные умозаключения. Так, офицер по оперативной части в Ставке Верховного Главнокомандования в конце мая месяца по старой памяти сообщал А. И. Гучкову, что Действующая армия крайне болезненно отреагирует на любое, даже незначительное поражение. Он писал: «Наступление наше в мае 1916 года с войсками лучшего состава, чем ныне и при обстановке крайне благоприятной по внезапности, все же не получило особого развития и повело лишь к большим потерям. Ныне… наш удар отбитый принесет нам большой вред, усилив разлад между офицером и солдатом при вмешательстве комитетов… в обсуждение степени виновности начальников». Комкор генерал А. П. Будберг отмечал в своем дневнике, что после революции и начавшегося разложения армии необходимо было перейти к обороне теми войсками, что еще желали драться; что следовало забыть о наступлении, дабы не давать козырей в руки большевиков. А один из гвардейских офицеров писал в те дни с фронта: «К самой идее наступления я отношусь отрицательно. Я не верю, что с такой армией можно победить… наступление – легкомысленная авантюра, неудача которой погубит Керенского» [468] .

Наконец, сам же генерал А. А. Брусилов, уже став Верховным Главнокомандующим, ближе к сроку намеченного наступления отказался от своей прежней уверенности. Он отмечал, что «к маю войска всех фронтов совершенно вышли из повиновения, и никаких мер воздействия предпринимать было невозможно. Да и назначенных комиссаров слушались лишь постольку, поскольку они потворствовали солдатам, а когда они шли им наперекор, солдаты отказывались исполнять и их распоряжения… Я понимал, что, в сущности, война кончена для нас, ибо не было, безусловно, никаких средств заставить войска воевать» [469] .

Заявления самого же Временного правительства второго состава и многочисленных социалистических и близких к ним партий об отказе от аннексий и контрибуций в войсках толковались «как окончательный отказ от наступления». Воистину логика и государственная целесообразность мысли и действий революционных властителей превосходили всякое воображение. Помимо прочего, проведенная Временным правительством чистка высшего командного состава Действующей армии выдвинула наверх лиц, не вполне компетентных в управлении большими армейскими единицами.

К 12 апреля со своих постов были удалены два комфронта, шесть командармов, тридцать два комкора, сорок начдивов, семнадцать комбригов. В марте-апреле из вооруженных сил было уволено до ста пятидесяти старших военачальников. Всего же в 1917 году потеряли свои посты до 400 генералов и 302 полковника были произведены в генералы [470] . Ясно, что первыми уволенными главкомами стали колебавшиеся в дни Февраля: Эверт и Сахаров.

Что же касается персоналий, то в числе уволенных (в том числе и добровольно ушедших в отставку) к июню 1917 года (то есть непосредственно в преддверии наступления) из прежних, еще царских, высших начальников можно назвать:

– Главкосев генерал Н. В. Рузский,

– Главкозап генерал А. Е. Эверт,

– помглавкорум генерал В. В. Сахаров,

– командарм-1 генерал А. И. Литвинов,

– командарм-2 генерал В. В. Смирнов,

– командарм-3 генерал Л. В. Леш,

– командарм-5 генерал А. М. Драгомиров (уволен с поста главнокомандующего армиями Северного фронта 1 июня),

– командарм-8 генерал А. М. Каледин,

– командарм-9 генерал П.А. Лечицкий,

– командарм-10 генерал В. Н. Горбатовский,

– командарм-11 генерал Д. В. Баланин,

– командир Особой армии генерал В. И. Гурко (уволен с поста главнокомандующего армиями Западного фронта 22 мая),

– главнокомандующий армиями Кавказского фронта генерал Н. Н. Юденич (уволен 31 мая).

Итого – четверо комфронта из пяти (кроме генерала Брусилова) и восемь командармов из двенадцати (если не считать генерала Гурко, снятого с более высокой должности). Для подавляющего большинства из уволенных поводом к устранению послужило подозрение в нелояльности к новому режиму и монархических (читай – контрреволюционных) настроениях. Проведенная новой властью чистка командного состава, по мнению генерала А. И. Деникина, окончательно подорвала веру в командиров со стороны солдат и предоставила оправдание для перехода власти к солдатским комитетам и произвола нижних чинов.