Тот же генерал Деникин указывает, что чистка проводилась военным министром А. И. Гучковым согласно неким спискам генералов, составленным неизвестно кем и неизвестно по каким критериям. Причем пометки о профессиональной пригодности генералов ставились самими же генералами (первым, кого Гучков попросил об этом, был дежурный генерал при Ставке генерал П. К. Кондзеровский). Деникин пишет: «Таких листов с пометками, сделанными неизвестными мне лицами, пользовавшимися, очевидно, доверием министра, было у него несколько экземпляров. А позднее, после объезда Гучковым фронта, я видел эти списки, превратившиеся в широкие простыни с 1012 графами» [471] .

Огромную роль в чистке сыграл генерал М. В. Алексеев. Прикрываясь его именем и должностью (1 апреля генерал Алексеев был официально назначен Верховным Главнокомандующим, до этого он фактически являлся главой Ставки), Временное правительство сумело без сопротивления обезглавить армию, руководствуясь исключительно политической целесообразностью. Часть генералов напрямую отправлялась в отставку, часть – в отпуск, часть – «в распоряжение военного министра», что на деле означало ту же самую отставку.

Интересно, что еще в двадцатых числах марта Временное правительство обратилось ко всем командующим фронтами (5 чел.) и армиями (13 чел.) с просьбой сообщить свое мнение о кандидатуре генерала Алексеева относительно поста Верховного Главнокомандующего. Лишь главкосев генерал Н. В. Рузский и командарм-5 генерал А. М. Драгомиров ответили уклончиво, все прочие высшие командиры поддержали именно М. В. Алексеева. Тем самым высшие генералы признавали, что наиболее подходящим кандидатом на наиболее ответственную должность в военной иерархии является как раз генерал Алексеев.

Но с мнением военных считались все меньше и меньше. А 22 мая, когда М. В. Алексеев не только стал не нужен, но и посмел выступить против некоторых распоряжений военного министерства, он также был отправлен на фиктивный пост главного военного советника при Временном правительстве. Так, например, уже 16 апреля генерал Алексеев предложил военному министру Гучкову «громко и открыто заявить России о тех язвах, которые разлагают ее армию… Надо назвать вещи своими именами, и это должно сделать Временное правительство, печать, общество, все партии» [472] . А 7 мая на Всероссийском съезде офицеров армии и флота генерал М. В. Алексеев призвал высших командиров спасать страну и армию от развала.

Как отмечают многие мемуаристы, только в этот момент генерал Алексеев как будто бы «прозрел» и сообразил, что представители либеральной оппозиции жаждут власти, а вовсе не спасения Родины. Только теперь царский генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев понял свою роль в февральском перевороте и судьбе императорской фамилии. Но «теперь» было слишком поздно.

Удивительно, но история никогда никого не учит. Даже наиболее умные и честные военные всегда легко обводятся вокруг пальца прожженными во лжи и искушенными в подлости политиканами, которые делают военных деятелей средством для достижения своих собственных честолюбивых и властьжаждущих целей. Новейшая история России – Российской Федерации также может дать этому тезису немало примеров.

Таким образом, конъюнктурность политических амбиций и сугубо военных реалий совершенно не соответствовала объективным военно-стратегическим возможностям страны и ее армии. Правительство провозглашало отказ от территориальных приращений и одновременно не торопилось с разработкой и проведением в жизнь нового закона о земле. Следовательно, в войсках справедливо считали, что «умирать зря» вовсе и ни к чему. В связи с укоренением в сознании солдатско-крестьянских масс подобных взглядов подвигнуть армию к наступлению стало нелегким делом. Даже воззвание Петроградского Совета от 30 апреля о возможности наступательных действий для «спасения братьев на других участках фронта» не смогло возыметь должного действия в рядах солдат российской Действующей армии. Какие еще «другие участки фронта», если наступать должны были все разом?

Между тем и командование уже с мая месяца не особенно рассчитывало на успех планировавшегося наступления. Незадолго до начала наступления, 28 мая, сам же новый Верховный Главнокомандующий (с 22-го числа) генерал А. А. Брусилов сообщал новому министру-председателю А. Ф. Керенскому, что «обстановка на фронте 5-й армии складывается крайне неблагоприятно для наступления… оздоровление идет медленнее, чем возникновение новых случаев неповиновения. Малодушные высказываются на собраниях за предпочтительность каторги германским пулям». Настаивая на присылке на фронты членов Временного правительства для, так сказать, «информационной поддержки», генерал Брусилов обвинил солдат в отсутствии чувства чести, патриотизма и позорных настроениях.

Поэтому в глазах высшего генералитета Действующей армии предстоящее наступление должно было ограничиваться только самыми ближайшими целями. Кстати говоря, в этой же самой 5-й армии, которой командовал генерал Ю. Н. Данилов, в конце июня по делам о массовом невыполнении боевых приказов к ответственности привлекли солдат пятидесяти двух частей. Из них 12 725 человек было отправлено под суд [473] .

Тем не менее наступление на Восточном фронте признавалось одним из основных условий выполнения Россией своих обязательств перед всей Антантой. Зависимость царского правительства от союзников обратилась сверхзависимостью Временного правительства, которое легко могло потерять власть в революционном хаосе. Поэтому союзники умело играли на этой зависимости русской стороны. Военный атташе во Франции граф А. А. Игнатьев вспоминал, что после Февральской революции «росли и склады неотправленного в Россию военного имущества: англичане с каждым месяцем сокращали размер предоставляемого нам морского тоннажа. Это было негласным нажимом союзников на Временное правительство. Хотелось верить, что эти первые признаки пренебрежения к интересам России тоже временные, объясняемые возраставшей с каждым днем потребностью союзников в морском тоннаже» [474] .