Недаром на совещании 16 июля в Ставке Верховного Главнокомандования (ставшей к этому времени, впрочем, только техническим органом военного министра) военные власти были вынуждены принять решение об отсрочке попыток широких наступательных действий до весны 1918 года, чтобы в очередной раз попытаться «оздоровить» вооруженные силы. Тогда же Временное правительство готовилось продолжать войну вплоть до 1919 года. Спрашивается, где же были теперь те поборники «справедливости», что в свое время на всех перекрестках кричали о невозможности царизма выиграть войну?

В то же время всем окончательно стало ясно, что никакой революционный энтузиазм, даже если бы он и существовал, не сможет заменить воинской дисциплины. В письме министру-председателю Временного правительства А. Ф. Керенскому от 11 июля Верховный Главнокомандующий генерал А. А. Брусилов потребовал введения смертной казни на фронте за воинские преступления. Генерал Брусилов указывал: «Надо иметь мужество сказать решительное слово, и это слово – смертная казнь. Демократические армии Франции, Бельгии, Америки, несравненно более культурные, чем наша, имеют смертную казнь в своем законодательстве. Пора образумиться и нам. Время не терпит. Необходимо немедленно восстановить железную дисциплину во всей ее полноте и смертную казнь для изменников». В заключение генерал А. А. Брусилов угрожал отставкой. А. Ф. Керенский терпеть не мог угроз в свой адрес, и потому смертная казнь будет введена уже новым Верховным Главнокомандующим, генералом Л. Г. Корниловым, так как генерал Брусилов 19-го числа покинет свой высокий пост.

В сентябре правительство заявляет об «активной обороне». Это означало, что на самом высоком уровне была признана неудача кампании 1917 года, раз при таком сложившемся на Восточном фронте превосходстве в силах приходится переходить к обороне. Вообще же «вынужденность» реагирования власти на давление со стороны масс стала характерной тенденцией взаимоотношений между государственной властью и народом в 1917 году.

Теперь армия в постановлениях комитетов низового звена, резолюций солдатских митингов, писем с фронта заявляла, что попытка наступления наглядно выявила неспособность войск к наступательным действиям. А так как позиционная война, по определению окопников, есть «бессмысленное истребление людей», то правительство должно начать переговоры о мире. Солдаты заявляли о несогласии драться для выгод «буржуазии и помещиков», хотя пока и обещали обороняться.

«Классическим» в отношении солдат к оперативным потугам власти выглядит постановление ротного комитета 61-го пехотного Владимирского полка: «Никакое наступление существенной пользы принести не может, что и было доказано наступлением 18 июня с. г… Позиционная война, а следовательно, бесполезное истребление людей и наступающая осень вызовут окончательный упадок духа и полную дезорганизацию в армии, что может оказаться гибельным для свободной России… мы согласны продолжать войну до октября месяца 1917 г., в наступление не пойдем, занимаемую позицию обязуемся удержать…» [508]

Заодно провал наступления был использован в своих собственных целях радикальными партиями. Большевики, объективно поддерживаемые левыми эсерами, и даже анархистами, перешли в наступление. Это официально большевистская партия подверглась репрессиям, а сам В. И. Ленин был вынужден скрыться в Финляндии. В войсках же – как Действующей армии, так и в тыловых гарнизонах, – солдаты все больше воспринимали практически свободно ведшуюся большевистскую пропаганду о необходимости выхода из войны. И, если признать истину, Россия уже более не могла продолжать войну: если монархический режим еще мог выиграть войну в 1917 году на последних остатках доверия и напряжения последних усилий нации, то революционная власть не могла и этого.

Косвенным признанием данного положения явится намерение последнего правительства поставить перед союзниками вопрос о преждевременном выходе России из войны. Парадоксально, но такой шаг готовились предпринять все те политические деятели, что с 1916 года клеветнически обвиняли царский режим в попытках заключения сепаратного мира. Вот только в отношении царя и его правительства это была явная ложь, что и подтвердили выводы Чрезвычайной следственной комиссии, созданной после Февраля, а в отношении Временного правительства последнего состава – чистая правда. Так кто же после этого «предатель интересов Отечества»?

Пока же военные власти пытались навести в войсках хотя бы относительный порядок. Циркуляр начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала А. С. Лукомского по армиям Восточного фронта в начале августа месяца гласил, что «раз признано необходимым применить оружие, действовать решительно, без колебаний, отнюдь не допуская стрельбы вверх… [за отказ] привлекать к ответственности как за неисполнение боевых приказов» [509] .

Дальнейший и окончательный всплеск антивоенного движения в армии вызвало корниловское выступление конца августа, после которого воля к победе русской Действующей армии и надежды на сохранение участия страны в войне окончательно рухнули. Пост Верховного Главнокомандующего при этом занял сам А. Ф. Керенский, совместивший в своем лице большую часть высшей государственной власти в России. Тем не менее командный состав все так же готовился к продолжению войны и возобновлению военных действий в кампании 1918 года, невзирая на прогрессировавший развал народного хозяйства страны.

Осенью 1917 года полковник Генерального штаба В. В. Чернавин отмечал в своем докладе, что «…тяжелые неудачи, как следствие нашего неискусства, снова приведут массы к убеждению в бесцельности продолжения борьбы, в которой мы не умеем достичь успеха». Автор, указывая на слабую обученность пехоты, предлагал основывать новую подготовку на «системе, единой для всей русской армии, тщательно продуманной и соображенной с нынешним состоянием армии». Падение морального духа бойцов армии революционной России, прогрессирующий развал армии и прочие факторы, вызванные к жизни внутриполитической обстановкой, побудили В. В. Чернавина предложить обучение частей в первую очередь для борьбы за укрепленные полосы. Доклад считал, что «обучение же маневренному, полевому бою должно быть отодвинуто на второй план», ввиду его редкости и недостатка времени в подготовке войск [510] .