Очевидно, что к этому времени, после провала Июньского наступления, мало кто мог надеяться на выход из позиционного тупика на Восточном фронте, хотя бы даже по типу Луцкого прорыва. Тем не менее Временное правительство до последнего своего дня пыталось сохранить участие России в войне (хотя это так и не удалось). Декларация правительства от 25 сентября говорила, что «стремясь к миру, Временное правительство, однако, все свои силы положит на защиту общесоюзного дела, на оборону страны… на изгнание неприятельских войск из пределов родной страны».

В какой-то мере такая позиция верховной власти исходила из предложений армейских комитетов. Однако «внизу» думали иначе, и чем дальше, тем все более становилось ясно, что без проведения в жизнь немедленных реформ (в первую очередь – аграрной) все рухнет. В случае же невозможности выправить внутреннее положение экстренными мерами, наилучшим выходом из сложившейся ситуации станет сепаратный мир. Так, телеграмма «представителей 10-й армии» на имя А. Ф. Керенского констатировала, что общее моральное и физическое состояние Действующей армии ухудшается с каждым днем: «армия теряет последнюю надежду в тыл». «Если тыл и Временное правительство не в состоянии помочь армии… необходимо стать на почву активной борьбы за мир», так как надежда на скорый мир может создать условия для усилий войск по защите «Родины и свободы» [511] .

Однако в преддверии большевистского переворота в октябре месяце уже и Керенскому станет ясно, что дальнейшее участие Российской республики в войне обречено на провал. Н. Брешко-Брешковский верно подметил: «Теперь, когда русские дивизии и корпуса превратились в митингующие дикие орды, если и опасные кому-нибудь, то только своим же собственным офицерам – теперь немцы могли вздохнуть свободно. Теперь для них Восточный фронт был вычеркнут, остался один только лишь Западный. Успехи фаланг Макензена с их артиллерийским пеклом побледнели перед этой неслыханной бескровной победой» [512] .

После окончания боев южнее Полесья летом 1917 года, отбросив русских на линию государственной границы, германское командование решило перенести свои основные усилия на север. В связи с тем что большая часть германских резервов была скована на Западном фронте, сражаясь против французов, немцы могли вести наступательные операции лишь с ограниченными целями. Поэтому следовало избрать достойную цель военных действий. То есть проведение очередной наступательной операции должно было осуществляться сравнительно небольшими силами, но одновременно иметь значительные стратегические выгоды: простое «улучшение линии фронта» в сложившихся условиях являлось напрасным разбазариванием сил и средств.

Разложение русской армии в ходе революционного процесса не позволяло рассчитывать на значительное сопротивление русских, с одной стороны; однако, с другой стороны, немцы по-прежнему опасались консолидации российского общества и широких слоев населения на почве патриотизма. Соответственно, германцы стремились всемерно избегать вторжения в непосредственно русские пределы. Учитывая все особенности, сложившиеся после Февральской революции на Восточном фронте, немцы решили ударить по Риге.

Обладание Ригой несло в себе массу преимуществ:

1) переход столицы Прибалтики в руки германцев означал безусловную претензию на послевоенное отторжение этой территории от Российской республики в пользу Второго рейха;

2) обеспечение морского господства в Рижском заливе, а следовательно, и вытеснение русского Балтийского флота в Финский залив как последнее водное пространство перед Кронштадтом и Петроградом;

3) занятие выгоднейшего исходного положения для броска на Петроград, буде возникнет такая необходимость.

Помимо чисто военных и психологических принципов, наступление на Ригу предпринималось и с целью прекратить возможное разложение германских войск, стоявших перед русскими революционными частями. Части наиболее развалившегося русского фронта – Северного – столь активно участвовали в братании с немцами, что данное явление явно перешло те рамки, что отводились немецким командованием для развала российских вооруженных сил. Теперь негатив революционного времени в виде уничтожения дисциплины, нежелания стрелять в неприятеля и т.д. угрожал и германским войскам. Следовало пресечь это явление, а заодно и выбить русских из Риги.

Проведение Рижской операции возлагалось на части 8-й армии генерала О. фон Гутьера, в которую и пошли резервы из упраздненной после поражения русских южнее Полесья группы генерала Винклера. Германские силы на рижском направлении были доведены до одиннадцати пехотных и двух кавалерийских дивизий; в том числе ударная группа насчитывала в своем составе шестьдесят тысяч штыков при двух тысячах орудий [513] .

Нетрудно заметить, что основную ставку германцы делали на артиллерийский огонь. Убедившись во время летних сражений на Юго-Западном фронте (Июньское наступление) в слабой стойкости разлагавшихся под влиянием революции русских войск, немцы не желали зря терять своих людей. Предполагалось, что после того, как русские оборонительные позиции будут сметены ураганным артиллерийским огнем, для германской пехоты не составит особого труда довершить поражение неприятеля.

Рижский плацдарм защищала русская 12-я армия генерала Д. П. Парского, имевшая в своем составе четыре армейских корпуса. Всего в составе 12-й армии находилось сто шестьдесят тысяч человек при 1149 орудиях. Однако большая часть этих войск вовсе не желала драться и считала дни до скорого заключения мира, а потому и не представляла собой никакой боевой ценности. В несколько лучшем состоянии находились кавалерия и артиллерия: разложение этих родов войск начнется после корниловского выступления в конце августа 1917 года.