Шрифт:
Полина подивилась такой кровожадности Влада, но быстро поняла ее причину. Все красивые, но Олег вырос выше остальных. Он и его друг Сашка все время задирали Влада.
– Сашка… – начала Полина.
– …лез через забор, в спину получил топор!
В их классе обнаружился настоящий поэт.
– Владик… ты прямо Пушкин! Обалдеть! Вот это да! А про Сережу можешь?
– Могу! Вот: Серега, Серега… такой недотрога… ммм…
– Ну?
– Тебе отпилили мы ногу!
Полина покатилась от смеха. А Влад тем временем принялся что-то кропать на листке: его подхватило вдохновение. Он бормотал стихи себе под нос, но Полина уже ничего не слышала – она купалась в радости, как дельфин.
– Яковлев! – Математичка подкралась незаметно. – Что ты там пишешь?
Листочек был изъят и отправился прямиком на учительский стол. А там уже вытягивала шею отличница-паинька Лу. На перемене Полина услышала, как они с Олеськой обсуждают:
– Да! Так и написано! Как прекрасна наша школа, каждый школьник идиот! И дальше вообще про всех! Даже про…
Окончания Полина не услышала: Олеська и Лу ее заметили и тут же замолчали. Олеська – черный лебедь – носила школьную форму и напоминала принцессу, которую хотят отдать замуж за нелюбимого, а она носит траур по рыцарю, который из-за нее погиб на поединке. На Лу был ангорский свитер, и от нее всюду летел пух, как от ангела. Полине нравилось, как Лу смешно оттягивает горловину и чешет шею, как будто ее душит тепло. Все красивые.
После уроков к Полине и Владу подошел Олег.
– Я слышал, вы тут с мелким стихи сочиняете…
– Ну да…
Олег очень сильный. Руки у него большие, кисти широкие, пальцы со сбитыми костяшками. И лицо… Подбородок мощный, скулы выступают, нос немного кривоват (уже, видимо, ломали). Взгляд воина, победителя, человека, который всегда получает то, что хочет.
– Что «ну да»? Не выделывайся тут…
– Ну писали, и что? – подскочил Влад. – Это я писал, я!
– Заткнись, уродец! – Олег отвесил Владику затрещину.
– А-ай!
– Это за меня! А это – за Сашку! – Он врезал ему еще раз. – А ты…
Он смерил Полину взглядом и вдруг выхватил у нее из рук рюкзак.
– Ребя-я-ят, футбо-о-ол!
От его удара рюкзак полетел по полу в другой конец коридора, и уже через секунду его пнул кто-то другой.
– Стойте, стойте!
Рюкзак летал так быстро, что Полина просто не успевала его схватить, хотя вообще была девушкой проворной, с пятеркой по физкультуре. Героем, подхватившим мятый, испачканный множеством ног рюкзак, стал Сережа. Полина смотрела на его взлохмаченные светлые волосы, на прозрачно-голубые глаза, на открытую улыбку – один из клыков чудь длиннее другого – и влюблялась как ненормальная.
Все красивые, но некоторые…
Полину окутало такое ощущение счастья, что она даже забыла о том, с чего все началось. Она больше не ходила по земле, а парила в нескольких сантиметрах от пола. Ей было легко, ей было жарко… Дома она надела майку и короткие шорты, как летом, хотя была еще весна и вечерами довольно прохладно.
После ужина Полина мыла на кухне посуду (мать всегда ругала ее за то, что она льет слишком много средства для мытья посуды, чтоб раковина была полна пены) и пела:
– Для любви не названа цена…
Отчим ел суп. Мама готовила невкусно, и он всегда был недоволен, когда ел. Обычно он ругался себе под нос, но тут ел тихо.
– Полька… хм-м-м… – пробормотал он. – Ох и выросла… девка!..
Вошла мать.
– Простудишься!
Она быстро сняла с плеч кофту, вязаную, колючую, и накинула на Полину, как на огонь. Та засмеялась:
– Не надо, ма! – но не стала скидывать кофту, чтоб не злить мать.
Все красивые. Вот и мать хороша, несмотря на возраст (не зря у Полины столько отчимов сменилось). Только глаза у матери тревожные, как будто ей все время страшно. Щеки впалые – у нее многих зубов нет – что-то добавляют такое… трагическое. И серьги эти идут ей, с маленькими камешками, нервно поблескивающими.
– Марш уроки делать! Сама домою! Развела тут болото!
– Белый шиповник, страсти виновник…
– И не пой! Поздно уже! Иди!
Считай, взашей Полину из кухни вытолкала. То «ты ничем матери не помогаешь, лентяйка», то вот это. А, пусть ее. Выходя, Полина поймала на себе взгляд отчима. У него были невероятно красивые и страшные глаза, а к губе прилипла полоска капусты.
Как ты красива сегодня
Большая красивая любовь была главной Олесиной мечтой.
Иногда она так крепко задумывалась об этом, что забывала обо всем на свете: и вода из ванны текла через край, и рука на диктанте выписывала бессмысленные крючки и петли, и фраза обрывалась и вместо слов с губ слетал глубокий неопределенный вздох – не тот вздох, каким школьник встречает лишнее упражнение в домашнем задании («Ну куда столько?!»), а вздох томления и ожидания поцелуев, объятий и огромных букетов роз, осыпанных капельками утренней росы.
Олеся знала, что ее мало кто воспринимал всерьез – невысокую, на пару сантиметров выше Лу (и то только потому, что Лу сутулилась), худенькую девочку в школьной форме (приходилось носить из-за безденежья). Олеся мечтала о туфлях на высоченных шпильках, о дорогой косметике и духах – они окутают ее властным запахом женщины, ради которой мужчины совершают подвиги. В реальности от нее пахло дешевым стиральным порошком. А еще к ней всегда обращались «девочка»: «Девочка, ты за проезд передавала?» или «Во-он, видите девочку в розовой дубленке? Я за ней занимала!» Это было так унизительно, что Олеся старалась испепелить взглядом любого, кто так говорил – чего старшие, конечно, не замечали. Одна только Нелли Артамоновна звала ее «юная леди», что ситуацию немного скрашивало, но отнюдь не исправляло.