Рудольф опросил всех слуг, кого смог найти. Ответы были сбивчивыми, неясными, словно каждый из них что-то скрывал. Страх, который он почувствовал при входе в комнату Элизы, теперь разрастался, охватывая его всего ледяными щупальцами. Он чувствовал, что замок словно издевается над ним, храня молчание, скрывая от него правду.

— Анна! — окликнул он полную кухарку, которая суетилась у огромного камина, помешивая что-то в котле.

— Ты говорила, что видела фройляйн Шмидт вчера вечером. Куда она шла?

Анна обернулась, ее круглое лицо выражало испуг.

— Ох, Ваша Светлость… Я… я видела ее краем глаза. Она шла в сторону северного крыла. Но я не знаю, что ей там понадобилось. Это… нехорошее место.

— Нехорошее место… — повторил Рудольф, чувствуя, как ледяной ком подкатывает к горлу. Он повернулся и быстрым шагом направился к выходу, не обращая внимания на удивленные взгляды слуг. Он должен найти ее. Он должен узнать, что произошло. И он готов на все, чтобы защитить ее.

Тайна, окутывающая северное крыло замка Айзенберг, была плотной и непроницаемой, как старинный гобелен, скрывающий за своими выцветшими узорами давно забытые истории. Рудольф чувствовал это с каждым шагом, пробираясь по пустым коридорам, где воздух казался тяжелым и неподвижным, словно время здесь остановилось много лет назад. Именно сюда, в это забытое место, вели его мысли, путающиеся в клубок сомнений и предчувствий.

Северное крыло всегда было закрыто для него. В детстве он пытался проникнуть сюда, заинтригованный запретом и шепотом слуг, но все двери оказывались заперты, а на его вопросы он получал лишь уклончивые ответы. Теперь, став взрослым, он наконец решился нарушить этот запрет, движимый необъяснимым влечением, которое он испытывал к Элизе с момента их первой встречи. Он чувствовал, что где-то здесь, в этих заброшенных комнатах, скрываются ответы на вопросы, которые мучили его.

Пол под его ногами тихо скрипел, нарушая гробовую тишину. Солнечные лучи, проникающие сквозь пыльные окна, рисовали на полу причудливые узоры, словно пытаясь оживить это мертвое пространство. Рудольф прошел через анфиладу пустых комнат, где мебель была укрыта под белыми простынями, а воздух был наполнен запахом забвения. Он остановился перед массивной дубовой дверью, ведущей в главный зал северного крыла. Его сердце забилось чаще, предчувствуя что-то важное. Он потянул за ручку, и дверь со скрипом отворилась.

Зал был огромным и пустым, с высоким потолком, украшенным выцветшей фреской, и большими окнами, выходящими в заброшенный парк. В центре зала стоял камин, в котором давно не горел огонь, а по стенам висели портреты его предков, их строгие лица словно наблюдали за ним из прошлого. И тут его взгляд упал на портрет, висевший над камином. Портрет молодой женщины с длинными каштановыми волосами и большими голубыми глазами, полными грусти и какой-то скрытой тайны.

Рудольф замер на месте, словно пораженный громом. Женщина на портрете была как две капли воды похожа на Элизу. Он подошел ближе, не веря своим глазам. Это было невероятно, но факт оставался фактом — перед ним был портрет Элизы, только в старинном платье. Он никогда раньше не видел этого портрета, и не понимал, как он мог оказаться здесь, в заброшенном крыле замка. Вопросов было больше, чем ответов.

— Карл! — резко позвал он, обращаясь к своему старому камердинеру, который следовал за ним по пятам.

— Кто эта женщина? — спросил Рудольф, указывая на портрет. Карл, низенький сутулый старик с морщинистым лицом и проницательными глазами, подошел ближе и внимательно всмотрелся в портрет. На его лице отразился неожиданный испуг.

— Это… это фрау Августа фон Штольберг, Ваша Светлость, — прошептал он дрожащим голосом.

— Бывшая… возлюбленная Вашего дяди.

*****

Мир рассыпался на тысячи осколков, каждый из которых вонзался в ее сознание острой иглой боли. Голос, доносившийся откуда-то издалека, превращался в неразборчивый шепот, словно кто-то настойчиво пытался пробиться сквозь плотную ватную завесу. А темнота, густая и вязкая, обнимала ее со всех сторон, не выпуская из своих ледяных объятий.

— Ты уверен, что письма при ней не было? — голос, пропитанный тревогой и едва сдерживаемой яростью, словно прорезал темноту тонким лезвием.

— Нет, не было. Я лично проверял сумку… — второй голос, более низкий и уверенный, оборвался на полуслове.

— Когда очнётся, допроси её. Нельзя допустить, чтобы письмо попало в руки герцога! Какой болван, этот твой посыльный! Как он мог перепутать меня с ней?!

Элиза слышала эти обрывки фраз, словно сквозь толщу воды. Они пульсировали в ее висках, перемешиваясь с собственным сердцебиением, которое отдавалось глухим стуком в голове. Она пыталась открыть глаза, но веки были словно налитые свинцом. Сознание медленно возвращалось, принося с собой волны тошноты и головокружения. Где она? Что произошло? Голос герцогини… ей это не приснилось?

Наконец, сквозь туман боли пробился слабый луч света. Элиза с трудом приоткрыла веки и увидела над собой мужское лицо. Резкие черты, холодные серые глаза, жестко сжатые губы. Он наблюдал за ней с нескрываемым нетерпением, словно ждал, когда она заговорит.

— Вы очнулись, — констатировал он, и его голос, лишенный каких-либо интонаций, прозвучал как приговор. Не дождавшись ответа, он резко наклонился к ней и схватил за плечи.

— Где письмо? Вы прочли его? Что вам известно? — Его пальцы впивались в ее кожу, вызывая новую волну боли.

— Говорите! Не молчите! Ваша жизнь зависит от того, что вы скажете!

Элиза с трудом сфокусировала взгляд. Она оказалась в каком-то темном, сыром подвале. Стены были из грубого камня, а единственным источником света была небольшая зарешеченная амбразура под потолком, сквозь которую пробивался тусклый луч дневного света. Запах плесени и затхлости щипал ноздри. Руки были связаны за спиной, а ноги затекли так, что она едва чувствовала их.

Она попыталась вспомнить, что произошло, но в голове была пустота. Последнее, что она помнила, — это удар… и темнота. Какое письмо? О чем он говорит? Она ничего не понимала.