Шрифт:
На окраине столицы, в лабиринте узких улочек и тупиков, находилось заброшенное здание старой пивоварни. Здесь, в темном подвале, скрытом от посторонних глаз, собирались те, кто не хотел мириться с существующим порядком. Это была разношерстная компания: студенты, мечтающие о справедливости, бедняки, доведенные до отчаяния голодом, и даже отпетые бандиты, искавшие легкой наживы. Большинство приходило сюда из любопытства, в поисках развлечений и острых ощущений, но были и те, кто горел идеями свободы и равенства.
В центре подвала, на импровизированной трибуне из перевернутых ящиков, стоял человек, чье имя было окутано тайной. Он называл себя просто — Гражданин, и его пламенные речи о прогрессе, социализме и мире, где все будут равны, зажигали огонь в сердцах слушателей. Он говорил о правах человека, о тирании аристократии и о необходимости бороться за свои идеалы. Его слова, полные страсти и убежденности, находили отклик в душах тех, кто давно жаждал перемен.
В тусклом свете коптящих свечей лица собравшихся казались бледными и взволнованными. Кто-то слушал Гражданина с восторгом, кто-то с недоверием, а кто-то с открытой враждебностью. Но никто не оставался равнодушным. В воздухе витало напряжение, предчувствие грядущих перемен. И никто из присутствующих не знал, к чему приведет эта искра, зажженная в темном подвале на окраине столицы.
Рев толпы, подобный раскатам грома, сотрясал каменные стены подвала. Жаркие слова Гражданина, словно искры, разлетались над морем взбудораженных лиц, поджигая в сердцах людей пламя надежды на изменения. Революция висела в воздухе, густая и неизбежная, как грозовая туча, готовая вот-вот разразиться ливнем.
Он видел их жаждущие взгляды, слышал их прерывистое дыхание, чувствовал их единый порыв, стремящийся к свободе. Каждое его слово было словно удар молота, ковавшего будущее их маленького герцогства.
— Братья и сестры! — гремел его голос, отражаясь от стен.
— Скоро наступит день, когда мы сбросим оковы тирании! Скоро мы будем свободны!
Внезапно его взгляд упал на молодого парня, протискивающегося сквозь толпу. Гражданин знал его — этот парень был одним из связных, доставлявших секретные послания. Он резко оборвал свою речь и жестом позвал парня к себе. Толпа расступилась, пропуская гонца.
— Ты отдал письмо? — спросил Гражданин, наклонившись к нему.
— Да, — насмешливо ответил парень, ухмыляясь.
— Лично в руки? Никто тебя не заметил? — продолжал допрос Гражданин, стараясь сдержать нетерпение.
— Да я проследил, чтобы она его взяла в руки, — отмахнулся от допроса парень. Его взгляд стал мечтательным.
— А она ничего так, фигуристая, — ехидно заметил он, и его ухмылка стала еще шире.
— А как она в постели? Что-нибудь делает то, чего не могут крестьянки? — спросил парень, сопровождая свои слова пошлыми жестами, и рассмеялся.
Гражданин молниеносным движением отвесил парню звонкую оплеуху. Смех гонца оборвался. В глазах Гражданина мелькнуло презрение. Этот мальчишка еще не понимал важности их миссии. Речь шла о судьбе герцогства, о свободе народа, а он думал только о своих низменных похотях.
— Убирайся, — холодно сказал Гражданин, отворачиваясь. Парень, потираючи щеку, поспешно скрылся в толпе.
Гражданин вновь обратился к народу, но его мысли были далеко. Письмо было доставлено. Осталось совсем немного. Скоро у них будет достаточно оружия, чтобы начать выступление. Они войдут в замок через сеть подземных ходов, о которых знали только посвященные, захватят охрану врасплох и совершат революцию, о которой он так давно мечтал. Он чувствовал, как в груди бьется сердце, предвкушая близость победы. Свобода была уже почти в их руках.
*****
Рудольф нервно барабанил пальцами по резному подлокотнику кресла, ожидая графа Розенберга. Предчувствие беды сжимало его сердце ледяной рукой. Личные встречи с графом, наставником и ближайшим советником герцога, всегда предвещали что-то важное, и чаще всего — неприятное. Когда Розенберг наконец вошел в кабинет, его лицо было мрачнее туч, собравшихся над замком.
— Грядут большие изменения, мой мальчик, — начал он, тяжело опускаясь в кресло напротив.
— Ты слышал о событиях в Португалии?
Известие о свержении португальского монарха было подобно удару грома. Рудольф конечно же слышал об этом, но до сих пор считал эти события далеким эхом, не способным докатиться до спокойного Айзенберга.
— Там свергли монарха! Ты представляешь, какая наглость и дерзость? — голос графа дрожал от негодования.
— И это заразительно, словно чума! Революционные идеи распространяются быстрее лесного пожара. Мы должны быть готовы к подобным волнениям и здесь.
Граф Розенберг начал свой долгий и страстный монолог об опасностях, которые несла с собой революционная волна. Он говорил о разрушительной силе толпы, ослепленной ложными обещаниями равенства и свободы.