Тень за окном мелькнула так быстро, что Элиза едва успела ее заметить. Сердце заколотилось в груди словно пойманная птица, предупреждая об опасности. Это была она — герцогиня, крадущаяся в сумерках к той части парка, где, как теперь знала Элиза, скрывался вход в тайный туннель.

Забыть, сделать вид, что ничего не видела — вот что подсказывал разум. Но любопытство, смешанное с тревогой за Рудольфа и судьбу всего герцогства, оказалось сильнее. Элиза решила, что должна раскрыть секреты Айзенберга, даже если это будет стоить ей жизни.

Коридоры замка были пусты, лишь изредка доносился приглушенный шепот слуг и скрип половиц. Добравшись до парка, Элиза осторожно приблизилась к тому месту, где видела герцогиню. С трудом сдерживая волнение, Элиза отодвинула заросший плющом камень и проникла в темный туннель.

Сырой и холодный воздух обдал ее лицо. Впереди виднелся слабый свет факела — герцогиня уже спускалась в подземелье. Элиза последовала за ней, стараясь не шуметь. Каждый шаг отдавался в тишине туннеля словно гром, и сердце Элизы готово было выпрыгнуть из груди. Она остановилась в небольшом углублении в стене и затаила дыхание, дожидаясь, когда герцогиня пройдет подальше.

Когда свет факела исчез в дали, Элиза выскользнула из своего укрытия и поспешила к выходу. Она оказалась на уже знакомой улочке на окраине города. Герцогиня была уже далеко, и Элиза бросилась за ней, стараясь не упускать ее из виду. Они шли быстрым шагом, петляя по лабиринту узких улочек и переулков.

Наконец, герцогиня остановилась у двери старого, заброшенного здания. Элиза затаилась в тени, наблюдая, как та исчезает внутри. Собравшись с духом, Элиза последовала за ней.

Внутри царили полумрак и суета. Многочисленные люди, говорящие вполголоса, толпились в большом зале. Элизе было легко затеряться в толпе, оставаясь незамеченной. Она видела, как герцогиня подошла к высокому мужчине в темном плаще, и они вместе скрылись за тяжелой дубовой дверью.

Подойдя ближе к людям, Элиза прислушалась к разговорам. Слова «заговор», «восстание», «герцог» доносились до нее со всех сторон. Сомнений не оставалось: она попала на сходку заговорщиков. Страх, холодный и острый, пронзил ее насквозь. Но она знала, что должна продолжать. Она должна была узнать, что замышляет герцогиня, и предупредить Рудольфа. От этого зависела не только ее жизнь, но и судьба всего герцогства.

Решение созрело внезапно, острое и жгучее, как удар хлыста. Элиза больше не могла оставаться в этом месте, пропитанном заговором и ложью. Она должна была уйти, немедленно, и рассказать все герцогу, или, еще лучше, самому Рудольфу.

Сердце колотилось в груди, словно пойманная птица. Элиза почти бежала к выходу, стараясь не привлекать внимания собравшихся людей. Каждый шорох, каждый скрип половиц заставлял ее вздрагивать, оглядываться через плечо. Она чувствовала себя загнанным зверем, которому остался лишь один выход — бежать, спасать свою жизнь.

Добравшись до массивной входной двери, Элиза уже протянула руку к холодной металлической ручке, когда резкая боль пронзила ее голову. Мир взорвался миллионами огненных искр, а затем погрузился в густую, вязкую темноту. Последнее, что она увидела, прежде чем сознание покинуло ее, — темный силуэт, наплывающий из полумрака, и блеск чего-то металлического в поднятой руке.

Падение было бесконечно долгим, словно она проваливалась в бездонную пропасть. В ушах стоял пронзительный звон, а тело стало ватным, неподвижным. Мир вокруг исчез, растворился в безмолвии и темноте. Где-то на грани сознания мелькали обрывки мыслей, словно клочья тумана: лицо Рудольфа, полное тревоги, холодный взгляд баронессы, шепот слуг, таинственные тайны Айзенберга… И понимание, леденящее кровь, что она оказалась в ловушке, из которой, возможно, нет выхода.

Копыта вороного жеребца высекали искры из мостовой, а сердце Рудольфа билось в груди с такой силой, словно хотело вырваться наружу. Тайна, которую ему открыл старый граф фон Розенберг, жгла его изнутри, требуя немедленного разрешения. Он должен был увидеть Элизу, взглянуть в ее небесные глаза и рассказать правду, какой бы невероятной она ни казалась.

Однако, подъезжая к замку, Рудольф сделал глубокий вдох и с трудом справился с порывом броситься на поиски Элизы. Долг звал его к отцу. Политическая ситуация в княжестве накалялась с каждым днем, и угроза восстания нависла над Айзенбергом словно дамоклов меч. Он знал, что герцог ждет его с докладом, и не мог позволить себе откладывать этот разговор ни на минуту.

Спрыгнув с коня, он бросил поводья конюху и быстрым шагом направился к входу в замок. Каменные стены казались ему сегодня особенно мрачными и холодными, а тишина, царившая в коридорах, давила на него своей тяжестью. Каждый шаг отдавался в его висках тупой болью, а мысли путались, словно клубки шерсти. Он представлял себе удивленное лицо Элизы, когда она услышит его рассказ, ее вопросы, ее слезы… Но он должен был быть терпелив. Сначала долг, потом — личное.

Войдя в кабинет отца, Рудольф обнаружил его сидящим за массивным дубовым столом, заваленным бумагами. Герцог выглядел усталым и озабоченным, его лицо было испещрено морщинами, а взгляд казался тяжелым и непроницаемым.