Шрифт:
– Выберу я монастырь, государь.
– Вот и ладно. Съезжу, помолюсь, на храм пожертвую, может, колокол им надобен или еще чего – скажешь.
Макарий поклонился.
Лучше, чем ничего. Эх, тяжко с Борисом Иоанновичем. Вот отец его, Иоанн Михайлович, совсем другого нрава государь был. Терпеливый, кроткий даже, богобоязненный. При нем-то на службу не прийти грехом было! А сейчас распустились бояре. Нет им примера, нет окорота!
В храмы не ходят, не подают, не жертвуют… непорядок!
Мысль о том, что войско накормлено-напоено-одето, заставы в порядке, флот строится, реформы идут и много чего другого делается, хоть бы и те же дороги, Макарий от себя гнал, как вредную. Ему-то с того ничего не перепадет – ну и в чем смысл?
Ладно. Хоть в монастырь государь съездит, все дело…
Молитва…
Многое скрыто в этом слове.
Устя молилась как положено – утром. Потом еще перед каждой трапезой. И перед сном.
Полагалось бы еще молиться перед каждым делом и по его окончании, но кто сказал такое, явно не занимался хозяйственными делами! Или дел у него было не так много.
Вот уход за больным человеком – дело?
Безусловно! Одно, крупное, состоящее из множества мелких. Тут и грязь вынести, и покормить, и перевернуть, и водой обтереть – и каждый раз молиться? Так, считай, весь день и проходишь, бормоча под нос молитвы. За безумную примут!
Так что весь день Устя не молилась. В крестовую комнату приходила, как положено, на колени становилась. А по воскресным дням отправлялись они всей семьей к заутрене в храм [22] .
22
В реальной Российской империи было не совсем так, там более сложные традиции. Автор немного упрощает ситуацию.
Даже сейчас, когда батюшка уехал в имение, матушка им приказывала собираться. Нельзя же пропустить богослужение! Никак нельзя!
Вот Устя и собиралась.
Осень. Холодно.
Но в храме будет жарко. Так что сарафан был тяжелый и расшитый золотом, чтобы показать достаток семьи. Рубаха легкая, душегрею несложно расстегнуть. Повязка на голову расшита жемчугом, Устя лично расшивала, в косу вплели синюю с золотом ленту. Вид получился праздничный. Аксинья оделась поярче, во все красное с золотом, а Устя предпочла синий цвет.
Боярыня оглядела дочек и осталась довольна. Приказала двоим холопам сопровождать их и пошла вперед. Против храма и супруг не возражал. Бабе туда ходить и можно, и нужно.
Устя шла молча, опустив глаза в землю.
Не нравился ей визит лекаря.
И Фёдор не нравился.
И все происходящее.
Неуж опять… то же самое? В то же… отхожее место? Чтобы еще резче не сказать?
А как быть, если посватаются к ней для царевича? Али на отбор позовут? Думать об этом не хотелось и по сторонам смотреть тоже. Тьфу, пакость! И почему как не хочешь, так и лезут в голову злые мысли? Жужжат, что те осы, кусаются, а меда от них и не дождаться. Только боль и отчаяние…
Мрачной была и Аксинья. После вчерашнего получила она от матери трепку. И за косу ее оттаскали, и за ухо, которое сейчас прикрывала широкая лента. И выговорили еще, что не умеет она себя вести как боярышня, хоть у сестры бы поучилась.
Та стоит чинно, говорит ровно и степенно, разумно и понятно. Не мчится в припадке любопытства, как девка дворовая, бестолковая, вот на нее и лекарь боярский, иноземный, с уважением смотрит.
Это уж промолчать про няньку, которую Устя одна выхаживает. Аксинья хоть раз воды принесла? Хоть чем помогла? И не надо врать родимой матери, а то она розгу-то обчистит!
То-то и оно.
Весь ум старшей дочери достался, Аксинье коса осталась. Да и та общипанная.
Вот и дулась младшая боярышня, вот и шла в храм Божий нехотя.
И кошель еще этот… лежит. И что с ним дальше-то делать?
Обидно все. Непонятно.
Вот и двери храма.
Перекрестились честь по чести, тремя перстами, поклонились, вошли, встали на отведенной для женщин половине. Устя по сторонам и не смотрела, завернулась в платок, уставилась в пол.
Молчала.
Страшновато все же.
Это храм тех, кто вырубал священные рощи, сжигал волхвиц, разжигал толпу и натравливал на жриц Живы-матушки.
Тех, кто приговорил Верею.
Тех, кто шептал на ухо Фёдору, кто разрешил и разводы, и монастырь, кто потакал ему во всем.
Устя сама, по своей воле, пришла к волку в пасть. И пока… пока она ничего не чувствует.
Храм. Ладан. Люди. Но и только.
Если бросить взгляд из-под платка, можно увидеть, что происходит в храме. Можно… молиться? Или не стоит?
Как вообще узнавали волхвиц? Устя ведь не знает об этом!