Вон как переглянулись двое лембергцев, увидев, что Руди и Фёдор потащили девицу наверх. С пониманием так… основательно.

И легкий шум, который донесся сверху, никого не смутил.

И даже Руди, который вскорости появился и принялся всех выпроваживать, мол, хватит тут, смущать будете… кого надо и не надо.

Ага, смущать.

Стеснять.

Кому вы сказки тут рассказываете, люди добрые?

Смущать!

А чего это у тебя глаза как у бешеного таракана? И волосы взъерошены, а воротник сдвинут набок? Ты с этими кружевами как с ребенком малым носишься, то разглаживаешь, то поправляешь, а сейчас и позабыл? Это ты кому другому расскажи, что все в порядке.

И на рукаве у тебя что?

Не кровь ли?

Кровь и была. Измазался чуточку, когда Фёдора одевал. На том осталась кровь девушки, ну а Руди случайно и задел манжетой.

Михайла отчетливо понял, что дело вышло неладное. Осталось только решить, что лучше выбрать. Уйти? И завтра послушать, что им скажут?

Уйти и подсмотреть, что будет происходить?

Или остаться и напроситься в подельники?

Разумно был выбран второй вариант. Мало ли кому и что в голову придет, а Михайле его жизнь дорога, одна она у него.

Так что Михайла послушался, когда его отослали за франконским вином для девушки в кабак за три улицы. Конечно-конечно.

Вышел – и оглядел лембергский дом.

Эх, дураки они там все же! Дикие люди!

Вот у них, в Россе, дома хорошо строятся, деревянные, надежные. Терема целые… не залезешь! Бревна так пригнаны – иголку не воткнешь!

А у них что?

Дома построены, как в Лемберге, из камня, а камень-то местный. Пористый, крошится он от ветра и снега! Мало того, лембергцы свои дома всякими завитушками украшают, ровно калачи на праздник.

И чтобы по такому да не влезть?

Стельная корова – и то влезет, а уж Михайле и вовсе раз плюнуть. Научился со скоморохами…

Ногу сюда, руку туда, вот до окошка и добрался. Маленькое оно, и стекла паршивые, ну разглядеть-то кое-что можно.

И тело на кровати.

Да, тело. Руди хоть и укрыл покойницу покрывалом, но дорогим, шелковым, не нашлось другого под рукой.

А шелк легкий, а окно приоткрыто. Сквозняк и дунул, когда он за дверь выходил. И подвинул чуточку тонкую ткань.

И под тканью никакого движения. Убил?

Может и такое быть. Михайла всякие виды видывал… и продажные девки с ним много чем делились. Одному без плетки не в радость, другой в такое место лезет, за которое в церкви епитимью накладывают, а по-нормальному никак, третий так за волосы рвет, что чудом голову не отрывает.

Про тех, кто убивает, тоже рассказывали.

Бывало и такое в тяжкой их жизни.

Бывало. И не так чтобы редко.

Михайла перекрестился и едва не навернулся вниз. Ох… хорошо, что он от этого всего в стороне останется.

Ясно же, царевич это ее так.

И еще к Устеньке лапы свои тянет? Нет, мил-человек, с такими привычками тебе не рядом с ней место, а в монастыре. Грехи замаливать.

Зар-раза!

Правильно он не полез предлагать свою помощь.

Это с Истерманом ничего не сделают, он и царице дорог, говорят, не только как друг. И к царю он вхож, и царевичу друг лучший… он-то жив останется. А вот что с Михайлой сделают?

Да в землю вроют по самые ноздри! И так оставят. И лопух над ним прорастет.

Михайла посмотрел на небо.

Ага… его за вином послали?

Вот он и проходит. До рассвета. И вернется с битой мордой.

Ограбили его. Купил он вина, вышел из трактира, и по дороге на него напали, вино отняли, морду набили… это он обеспечит.

Надобно еще к первым петухам попасть на подворье Заболоцких. Это он успеет.

А еще бы посмотреть, что Истерман с телом делать будет. Очень Михайле это любопытственно!

Руди матерился бессильно и злобно.

Фёдор нажрался до состояния «в дрова», его самого можно было вынести и под забор выкинуть, и не почуял бы. А как теперь быть с покойницей?

Да вот так…

Тело начало коченеть, и надеть на него хоть какую-то одежду… да и пусть! Ни к чему!

Если б на него местные грабители наткнулись, они бы и унесли всю одежду. И так сойдет!

Руди кое-как, морщась от отвращения, завернул тело в шелковое покрывало. Порадовался, что лежало оно более-менее ровно, если б враскоряку, было бы труднее. А так сверток – и сверток.